Герой нашего времени

Появление стихотворения с названием «Спор» в органе литературных противников должно было, очевидно, свидетельствовать о несогласии поэта с критикой Шевырева, должно было подчеркнуть, что лучшим ответом на критику является художественное творчество в прежнем направлении. Не случаен был и выбор темы стихотворения. Ведь журнал «Москвитянин» постоянно писал об исторической миссии России, а Шевырев в статье о «Герое нашего времени» пространно рассуждал о борьбе России и Кавказа. Самую борьбу, спор этих двух сил Шевырев истолковывал в отвлеченно идеалистическом плане и считал ее непримеримой и вечной.

Лермонтов в стихотворении «Спор» в ответ на эти реакционные рассуждения Шевырева дал картину борьбы России и Кавказа, поразительную по силе художественных образов, красочности, философской глубине и точности. Его литературным противникам не оставалось ничего другого, как признать это стихотворение прекрасным и поместить его на страницах своего журнала («Москвитянин», 1841, № 6).

Таковы основные этапы полемики, развернувшейся в 1840-1841 гг. после выхода в свет «Героя нашего времени».

2

Анализ «Героя нашего времени» должен был занять большое место в неосуществленной статье Белинского о Лермонтове в задуманной им «Истории русской литературы». Белинский подчеркивал, что обещанные статьи о Гоголе и Лермонтове «нисколько не будут повторением сказанного» (VII, 107).

В статьях о Пушкине 1843-1846 гг. Белинский характеризовал «Героя нашего времени» как произведение народное, национальное. Он опровергал мнение тех, кто считал, что «чисто русскую народность» следует искать лишь в произведениях, черпающих содержание «из жизни низших и необразованных классов». Критик указывал, что поэт, изображающий жизнь образованных сословий, может претендовать «на громкое титло национального поэта» и ставил «Героя нашего времени» в один ряд с «Горем от ума» и «Мертвыми душами», называя эти произведения национальными и превосходными в художественном отношении (VII, 438-439).

Сравнивая романы Лермонтова и Пушкина, Белинский писал: «„Герой нашего времени“ был новым „Онегиным“; едва прошло четыре года — и Печорин уже не современный идеал» (VII, 447). В статье о повести В. Соллогуба «Тарантас» Белинский развил эту мысль: «После Онегина и Печорина в наше время никто не брался за изображение героя нашего времени. Причина понятна: герой настоящей минуты — лицо в одно и то же время удивительно многосложное и удивительно неопределенное, тем более требующее для своего изображения огромного таланта» (IX, 79).

Оценка образа Печорина в перспективе развития русского общества и роста передовой общественной мысли дана Белинским в связи с разбором романа А. И. Герцена «Кто виноват?».

По мнению Белинского, «…в последней части романа Бельтов вдруг является перед нами какою-то высшею, гениальною натурою, для деятельности которой действительность не предоставляет достойного поприща… это уже не Бельтов, а что-то вроде Печорина… Сходство с Печориным для него крайне невыгодно» (X, 321-322).

Это замечание Белинского в обзоре русской литературы за 1847 г. предвосхищало высказывания революционно-демократической критики 50-60-х годов, сопоставлявшей образ Печорина со всей галереей «лишних людей» в русской литературе.

К 40-м годам относятся и ранние критические статьи А. Григорьева.

Первая из них — «Об элементах драмы в нынешнем русском обществе»136 ставит вопрос о «жалком состоянии» русской сцены, в которой господствуют избитые романтические драмы с «идеалом, сложившимся из средневековых понятий о любви и из восточных понятий о женщине».

А. Григорьев призывает писателей к созданию драмы на темы повседневной жизни, где автор показал бы ту особенную сторону действительности, «которая движет известным веком и известным народом».

В этой статье А. Григорьева чувствуется влияние идей Белинского и Герцена, в частности во взглядах А. Григорьева на роль любви в жизни человека и общества.137

Статья А. Григорьева состоит из двух писем. В письме первом критик утверждает, что в «Печорине, несмотря на его впечатлительность, еще есть suffisance собственного Я, поклоняющегося только себе, не страдавшего болезненно тем благородным, благодатным страданием, которое, само в себе находя пищу, неумолимо выживает мелкий, ограниченный эгоизм, чтобы создать эгоизм сознательный, проникнутый чувством целого и уважением к себе и другим, как частям великого целого».138 По мнению критика, этот ограниченно эгоистический идеал был преодолен в творчестве Лермонтова, «который… был столько же выше своего Печорина, сколько Гёте был выше своего Вертера».139 «Посмотрите, как в самом Лермонтове перегорел и очистился этот эгоизм, как это чувство любви от скуки и праздности, чувство души, страдающей пустотою, чувство отрицания претворилось в идею разумную и человеческую в стихотворениях последней его эпохи, и особенно в стихотворении:

Пускай толпа клеймит презреньем
Наш неразгаданный союз».140