Герой по принуждению. Трилогия (СИ)

Тотчас я услышал торопливые, быстрые шаги и чья‑то теплая рука коснулась моего лица. Не в силах вымолвить ни слова, я приподнял правую руку и пальцами левой стал показывать, что у меня отняли Кольцо Творения. На мое счастье Лаура сразу поняла, как мне сейчас нужен синий Камень Творения и быстро надела мне перстень на руку.

Из последних сил я повернул Кольцо Творения синим камнем внутрь, сложил ладони ковшиком и сделал несколько выдохов, после чего вдохнул в себя эманацию жизни и, не выдыхая воздуха, быстро повернул Кольцо Творения камнем наружу, ставя его таким образом на охрану и подпитку своих жизненных сил. Откинувшись на подушку, я медленно выдохнул воздух, открыл глаза и спросил Лауру вполне бодрым и даже веселым голосом:

‑ Девочка моя, сейчас день или ночь?

Не дожидаясь ответа, я потянулся и зевнул. Силы быстро возвращались в мое тело, выгоняя из него боль. Вставая с кровати, я обнаружил, что опять лежал в ней нагишом. Сердито фыркнув на Лауру, которая, похоже, все никак не могла прийти в себя, я завернулся в беличье одеяло и потопал к выходу.

Оказалось, что на улице давно уже наступило утро. С толку меня сбила полная тишина, которая царила сегодня в Микенах. Когда я вышел на широкую террасу, обходившую вокруг дома, то увидел внизу сидящих на траве вудменов и ангела Уриэля‑младшего, который сидел на коновязи в своей излюбленной позе и нервно курил сигарету. Вот чего именно мне сейчас не хватало. Курить мне хотелось больше всего на свете и потому я попросил ангела:

‑ Ури, дай закурить.

Уриэль, сидящий ко мне спиной, вывернул голову назад, чем всегда пугал меня. Быстро окинув меня взглядом с головы до пят, он облегченно сказал:

‑ Михалыч. Живой.

‑ Послушай‑ка ты, чудо в перьях, ты дашь мне, наконец, закурить или нет? ‑ Сердито рыкнул я на ангела.

В следующее мгновение Уриэль тряс меня за плечи и хлопал крыльями по спине и лишь когда я сам залез в его сумку‑кенгуру и достал из нее пачку "Мальборо", он догадался дать мне прикурить. Следом на меня налетело все наше мохнатое братство и принялось так тискать, что я и в самом деле, чуть было копыта не откинул и лишь появление Лауры спасло меня от преждевременной кончины. Девушка турнула всех с веранды, дала мне спокойно докурить сигарету, а потом силком затащила в круглую комнату. Круглые окошки уже были разшторены и комнату заливал яркий свет.

Войдя внутрь, я вновь почувствовал, как на меня наваливается усталость, но это уже было не то состояние, в котором я очнулся. Просто, мне, вдруг, захотелось вздремнуть пару часов или чуть больше, так как у меня было такое ощущение, словно я только что вернулся из старинного русского города со славным и гордым названием Большой Бодун. Все‑таки Лаура не дала мне сразу лечь в кровать, а сначала накормила меня вкусным бульоном с мелко покрошенными кусочками курятины, напоила сладким чаем и уже потом уложила в постель и заботливо укрыла беличьим одеялом.

Проснувшись через несколько часов, я не спеша оделся и вышел на свет божий. День клонился к закату, а в Микенах по‑прежнему стояла полная тишина, но мои друзья уже не пребывали в том унынии, в котором я обнаружил их поутру. Они занимались чисткой оружия и не сразу заметили того, что я стою на веранде и наблюдаю за тем, как Горыня шпыняет Ослябю за бестолковость, проявляемую при обслуживании личного оружия. Все‑таки мне было интересно узнать, почему в Микенах царила такая тишина и потому я негромко спросил:

‑ Мужики, а народ‑то куда подевался?

Хлопуша вскочил на ноги и, широко оскалив пасть, весело гаркнул:

‑ Дык ить, народ он в лесу, барин!

Ответ Хлопуши был для меня такой же туманный, как ответ оракула или пифии данный какому‑нибудь древнему греку и потому я позволил себе сделать уточнение:

‑ А чего он в лесу делает, Хлопушенька, народ этот?

‑ Дык ить тишину блюдет, барин.

‑ Хлопуша, мать твою за ногу, отвечай толком, куда из Микен подевались все жители и прекрати мне тут изображать из себя верного холопа Сережу, пока я не рассердился! ‑ Гаркнул я весело и насмешливо.

Пока Хлопуша давал свои сбивчивые и туманные пояснения, остальные вудмены с хохотом катались по траве и колотили по земле своими пудовыми кулачищами. Больше всех уматывался Ослябя, который уже не просто смеялся, а как‑то по‑поросячьи хрюкал и даже икал. Меня уже и самого трясло от хохота, глядя на этих косматых комиков и я едва сдерживался, хотя мою физиономию все время кривило от смеха. Хлопуша, обиженно сопя, стал мне втолковывать чуть ли не плачущим от обиды голосом:

‑ Михалыч, дык ить того, как мы тебя с лесу притащили и покудова ты лежмя лежал, тебя ить от кажного шороха карачун брал. Вот тогда Ослябя и выгнал всех элинцев в лес, дабы они не трандели и не стучали копытьями и конив наших он тоже в лес выгнал, а то твой Мальчонок уж больно жалистливо ржал.