Герой поневоле

Учить уроки я уселся в кухне, чтоб телек не мешал. По алгебре не задали ничего – только контрольная была, по геометрии – вписанные и описанные окружности, площади круга и его частей. Не знаю, как так, но в детстве я был тупым и ленивым. Домашку по точным наукам списывал у Борьки. Если и садился делать уроки, открывал алгебру, переписывал условия задач, а когда начинал решать и не получалось, не трудился разобраться. Все эти формулы казались мне неимоверно сложными.

– Только змеи сбрасывают кожи, чтоб душа старела и росла, мы, увы, со змеями не схожи, мы меняем души, не тела, – пробормотал я, переписал условие задачи в тетрадь, прочел предыдущие темы, выписал формулы отдельно и пощелкал задачи, как семечки, удивляясь самому себе.

На геометрию ушло полчаса, на физику – час, зачитался, тема интересная: протонно-нейтронная модель ядра. Почему в детстве, когда знания даются бесплатно, мы не видим, насколько это интересно, и все делаем из-под палки?

Есть хотелось не по-человечески, приходилось пить чай. С момента, как Павел занял место Павлика, прошло четыре с половиной часа.

В начале шестого пришла грустная мама, выгрузила содержимое сумки в холодильник, задала дежурный вопрос, как у меня дела в школе, и получила развернутый ответ от бабушки, что я чуть не убился, заработал сотрясение мозга и, гад неблагодарный, отказываюсь лежать и всячески пытаюсь ее обидеть.

Совсем молоденькая мама, почти как девочка, на румяном лице – ни морщинки, русые волосы завиты по моде восьмидесятых, губы подведены бежевым. Сколько ей сейчас? Раз мне четырнадцать, ей тридцать четыре, как моей Оле в той реальности.

Пряча красные глаза, мама задумчиво ощупала шишку на моем лбу, повела плечом:

– Ты уверена, что сотрясение есть?

– Есть, конечно, его тошнило! – отозвалась бабушка и ушла к телевизору.

– Может, в больницу?

Ни сочувствия, ни волнения в мамином голосе я не заметил, собственные проблемы волновали ее гораздо больше. В это время у них начался разлад с отцом, мама завела любовника на работе, я его видел, высокий мужик с черными усами, как у Сталина. Еще месяц-два, и бабушка выгонит отца из дома, мама с любовником все равно расстанется, потому что он женат, а отец запьет по-черному, и его убьют.

Квартира превратилась в балаган: бабушка пыталась уложить меня в кровать и накормить пирожками, после отказа разобиделась смертельно.

Мама полежала немного и выразила желание «пособирать жука» на даче. Катька ретировалась в нашу комнату, я последовал за ней. Из зала, где переодевалась мама, донеслась песня Тани Булановой: «Не плаць. Есе одна осталась ноць у нас с тобой».

Катя рухнула на кровать, одну ногу вытянула, вторую свесила до пола, раскрыла журнал Burda Moden, и ее колкий взгляд стал бархатным, губы тронула улыбка.

Над ее кроватью висел постер с Мадонной в рваных джинсовых шортах, с прической, как у Мерлин Монро, над моим – красный ковер с чукотским узором. Помнится, я ненавидел ковер и пытался его изжить, но над бабушкиной кроватью ковер уже был, этот вешать некуда, а под ноги класть такое добро жалко. В знак протеста поверх ковра я прицепил нарисованный байк, гитару и плакат «Металлики», вероломно выдранный из библиотечного журнала "Ровесник".

Комната напоминала вагончик. С одного конца моя кровать, с другого – Катина, между ними – бабушкина. Возле двери – огромный желтый шкаф на коричневых ножках, который помнил царя, а если не царя, так точно – немцев. Катькина дверца чистая, моя – в очень крутых наклейках. Кого тут только нет! Ниндзя черепашки, динозавры, Мортал комбат, носатый черт, не помню, как его звали.

Я улегся на кровать, открыл литературу и сообразил, что на завтра нам задали Чехова, а я плохо помню «Вишневый сад», надо бы освежить его в памяти, встал за ноутбуком… И чертыхнулся. Здесь ни о каком Интернете не слышали! Только библиотека! Только бумажные книги!

Зато «Ионыча» помню прекрасно, недавно перечитывал. О нем и расскажу.

Перед глазами потемнело, выплыл текст:

300 отведенных минут истекло!

«Проклятье! Так мало?!» – все, что я успел подумать.

Глава 5. Точка бифуркации

Павлик два раза моргнул, осмысливая произошедшее. Будь он не таким мечтательным подростком, решил бы, что сходит с ума. Но он жил фантастикой, космосом и волшебными мирами, потому принял факт, что на триста минут стал собой взрослым.

Сильным, смелым, умным – таким, каким он всегда мечтал быть. Мало того, Павлик частично помнил биографию себя-взрослого: поступил в военную академию, женился на Леночке! Но она то ли ему изменила, то ли… Нет информации. Потом развелся, жил в Канаде, умел драться и водил машину. И все.

– Эй, ты чего слюни пустил до пола? – воскликнула Катька, и Павлик понял, что тупо таращится перед собой, ему хочется есть, он боится идти в школу, потому что там Пис. Мало того, будучи взрослым, он задирал врага!

Теперь точно конец. Павлик отложил дневник, забыл о желании прочесть Чехова – летом читал, и ладно, и, будто загипнотизированный, направился в кухню, где схватил пирожок и съел, затем – второй, третий…