Герои пустынных горизонтов

— Ну что ж, это, пожалуй, будет самый разумный и достойный конец. У меня всегда было предчувствие, что какой-нибудь щелчок судьбы собьет меня с ног у самой цели. Раньше я представлял себе, что меня прирежет Бекр или Али. А теперь склонен думать, что это будет что-нибудь менее утонченное и более нелепое.

— Ты совсем сумасшедший. Не уезжай, Нед. Мне так тяжело, когда ты уезжаешь. Будь хоть поосторожнее.

— Перед смертью я стану осторожным, — пообещал он.

Он подтянул свои парусиновые брюки, застегнул доверху кожаную куртку. Засмеялся. Обнял ее за плечи, но тотчас же убрал руки, как будто чувствуя, что у него может хватить желания и смелости пойти неизмеримо дальше. А она на прощанье только прижалась на миг щекой к его щеке.

— Вот что значит судьба, — сказала она вдруг, когда он уже был у дверей. — Не явись ты, я, наверно, уехала бы домой, к отцу. Я уже твердо решила ехать, как только закончу свои дела здесь. А теперь все мои благие намерения пошли прахом. Надеюсь, мы друг друга не подведем, Нед!

— Надеюсь, — с усмешкой отозвался он. — Ведь и я, было, твердо решил бежать обратно в Аравию. Действительно — судьба.

В один прыжок он был уже внизу, на улице.

ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ПЕРВАЯ

Настала минута, когда Гордону показалось, что он взобрался на достаточно высокую точку, чтобы вновь окинуть взглядом мир и вникнуть в то, что в нем происходит, — как бог из заоблачных далей. Произошло это в тот день, когда он прочитал в газетах о бегстве Чан Кайши с материка на остров. Теперь весь Китай был коммунистической державой.

Мысленно представляя себе эту часть земной тверди, он видел Китай совершенно новой страной. Дело было не в предпочтительности того или иного общественного строя. Иная идеология — вот что он в первую очередь видел в новом Китае, и с этой точки зрения события приобретали особый смысл.

— Непостижимо! — крикнул он Везуби, потрясенный сделанным открытием. — Ведь это факт — марксисты завоевывают мир. Взгляните! В их лагере уже половина Азии, а другая идет следом. И половина Европы тоже, и неизвестно, что еще на очереди. Господи, Везуби, да неужели вы сами не видите, что это теперь единственная действенная сила в мире? Но почему, почему? Найдется ли на сто тысяч англичан хотя б один (дурак или умница), который что-либо об этом знает, который дал бы себе труд вдуматься и уяснить суть дела? Почему?

Везуби вопрос Гордона не поставил в тупик: для него все это было не ново. — Потому что весь остальной мир убежден, что коммунисты неправы.

— А не все ли равно, правы они или неправы? — возразил Гордон. — Они — сила, и мы должны знать, что эта сила собой представляет. Почему это сила? Я знаю одно: чтобы совершить сдвиг в такой стране, как Китай, нужна была идея. Только идея могла принести этим марксистам победу. Так что же это за идея? Какое такое слово сумел сказать Мао своим четыремстам миллионам крестьян? Ведь очень может быть, что слово это станет тем рычагом, который отныне будет двигать историю. Прав или неправ марксизм, но он сейчас завоевывает мир, и я хочу знать, в чем секрет его успеха.

Он был настолько захвачен этой мыслью, что Везуби высказал опасение: уж не намерен ли он метнуться в Китай. Но Гордон ответил, что вовсе не стремится увидеть грязную наготу голодающего Китая. Его интересует идея, слово. Логос! И в то время, как Везуби увлекал его в глубины одного мира, он напряженно искал разгадку другого. Даже в разговорах с людьми, с которыми его знакомил Везуби (избранными из избранных среди правителей страны), Гордон ставил этот вопрос, проверяя на нем значение того, что его собеседники говорили, что они предлагали для спасения мира.

— Как вы объясняете тот факт, что половина Европы и большая часть Азии стали на коммунистический путь?

Ответы следовали незамедлительно, однако он воспринимал их лишь как бесплодные умствования людей, у которых слово не может стать делом. Но вот Везуби привел его к очередному экс-министру, старику из числа тех, кого Везуби называл ультрасволочью.

— Для большинства этой публики, — говорил Везуби, — бог — нечто вроде сикофанта, а Христос — всего лишь один из членов правящей партии. Тот, к кому мы идем, является отпрыском рода англосаксонских феодалов, благополучно пережившего даже грабительское нашествие норманнов. Соглашатели! Они шли на компромисс со всеми: с поднимающейся городской буржуазией, с Кромвелем, с Реставрацией. Шли на компромисс и оставались целы. У них это называется традицией. И по традиции дворяне типа Моркара одной ногой (в огромном окровавленном сапоге) стояли твердо на земле, а другой нащупывали восходящие ступени промышленного развития — от шерсти к углю, от пара к стали. Сейчас вы увидите, какое чудовище они в конце концов породили. Но это чудовище — существо необыкновенное, поистине дьявольски великолепное. Старый Моркар — единственный достойный противник Мак-Куина во всей палате.