Герои пустынных горизонтов

Докеры расступились, давая ему проход, и когда, пробежав по этому проходу, он свернул на Коннаут-стрит, вся толпа потянулась за ним.

Гордон не сразу последовал за толпой. Он стоял и смотрел на заросшее сорняками железнодорожное полотно, на пустующую станционную постройку псевдотюдоровской архитектуры — ее унылый заброшенный вид придавал ей монументальность, которой она не обладала даже в свои лучшие дни.

— Посмотри, это похоже на Лондон Ричарда Джеффриса[21] — пустынно, запущенно, везде следы упадка и разрушения. Коснись только — и все рассыпется в прах.

— Это просто старая железнодорожная станция, закрытая за ненадобностью, — сказала Тесс. — И бог с ней. Нечего умиляться руинам, Нед! Идем, дослушаем оратора.

— Мне довольно того, что я уже слышал, — задумчиво произнес он.

— А мне нет. Идем, куда все идут.

Они примкнули к длинному черному потоку, который вливался в узкую горловину пустынной улицы, одиноко протянувшейся среди открытого пространства. За ее последними домами, на краю унылого пустыря, зеленел треугольный участок, покрытый влажной травой. Рядом был свинарник, обнесенный забором из проржавелого рифленого железа, — безобразное пятно даже на этом неприхотливом фоне.

Сюда и направился шотландец, чтобы продолжить свои обличения. Но это оказалось не так-то просто. Подтащив к забору ломаную тачку, он влез было на нее, но высокий забор скрывал его от собравшихся на пустыре слушателей. Только когда за дело взялось человек десять, удалось с помощью кирпичей, ящиков и старых консервных банок соорудить такое подножие, стоя на котором оратор возвышался над забором.

— Вот она, классовая борьба! — взгромоздясь на этот насест, обратился он к своим слушателям. — Ведь даже сюда добрались, нарочно поставили в этом паршивом свинарнике ограду повыше, чтоб мы не могли больше пользоваться тачкой как трибуной. Плохо дело, братья, если закон, порядок и профсоюзная дисциплина добрались уже до свинарника! Ну что ж, они делают свое дело. А мы давайте делать свое. Предлагаю прежде всего принять резолюцию протеста против неправильного исключения трех членов профсоюза. Затем наметим программу действий и линию нашего поведения в начавшейся забастовке. Все факты вам известны, и ваши собственные чувства вам тоже известны. Вносите свои предложения, ребята! Послушаем ваш голос — голос рабочего класса!

Голос рабочего класса оказался чем-то весьма сложным и узкоспециальным, а программа действий сводилась к резолюциям, протестам и посылке делегаций. Гордон не пытался больше следить за тем, что говорилось; когда призывы к протесту сменились предложениями послать делегатов в Транспортную палату, а также на другие собрания докеров, он вдруг почувствовал глубокое равнодушие. Затем на импровизированную трибуну взобрался один из пострадавших; но Гордон был уже настолько далек от всего этого, что не стал слушать. Он отошел на несколько шагов, чтобы со стороны взглянуть на Тесс, увидеть ее в свете происходящего.

Отсюда она казалась совсем другой, словно он никогда не видал ее раньше: маленькая, похожая на снежинку женщина, точно приросшая к тому кусочку земли, на котором она стояла. Ее руки тяжело и неподвижно лежали в карманах плаща; в позе была спокойная отрешенность от всего на свете, кроме той силы, которая удерживала ее здесь, где творились такие важные дела. Без шляпы, бледная, в толпе этих людей с хмурым и пристальным взглядом она казалась такой же, как они. Но они лишены были целеустремленности, казалось, их объединяет лишь то, что они одинаково держат руки в карманах, на плечах у них одинаковые старые куртки, на голове одинаковые плоские кепки, бессознательным движением надвинутые на глаза. И все же Тесс так же неотъемлемо принадлежала к их миру, как и каждый из них. Как и они, она не знала сейчас иного, отдельного существования, иной жизни, кроме той, которой жила здесь, среди них.

Что же связывало их?