Герой Саламина

Да. Надо уходить. Но уйти надо так, чтобы никто не догадался, что он отступает. Он – отступает! Он, персидский царь, потомок Кира, Ахеменид, – он отступает. Позор, позор, позор… И во всем виноват Мардоний! Зачем надо было идти сюда? Что он нашел в этих прославленных Афинах? Камни да пустые жилища!..

Безлюдный, опустевший город встретил персов жутким молчанием. Персы сразу побежали толпами по всем афинским улицам, врывались в дома, в храмы. Это было нетрудно – и дома стояли с распахнутыми дверями, в кладовых гулял ветер, ни хлеба, ни вина, ни масла… Разъяренные персы бросились в Акрополь и неожиданно увидели, что в Акрополе есть люди. Вход в Акрополь был прегражден бревнами и досками. Персы разметали их и, размахивая оружием, ворвались в опустевшее обиталище афинских богов.

Навстречу им выступили защитники Акрополя. Это были те самые старики, которые остались здесь из-за своей немощи и из-за своей веры оракулу: их защитят деревянные стены. Жалкие, еле держа в руках копья, они еще пытались сражаться с разъяренными персидскими воинами. Почти все тут же и погибли под их мечами и акинаками. А те, что смогли вырваться из рук врага, сами бросились в пропасть с высокой скалы… После этого по всему Акрополю забушевал пожар. Горело все, что могло гореть, проваливались черепичные крыши, валились ярко разукрашенные статуи лицом вниз, гибли в пламени священные оливы…

«И все таки не они, а я потерпел поражение! – думал Ксеркс с гневом. – Потерпеть поражение от ничтожной кучки эллинов! Позор!»

А все Мардоний! Что за человек, которому нет на свете покоя! Ведь он уже терпел тяжелые неудачи, его флот разбило у горы Акте, его сухопутное войско разметали фракийцы. Вернулся в Азию с позором. Отец Ксеркса, царь Дарий, когда собрался снова идти на Элладу, отстранил Мардония от командования, а он, Ксеркс, снова поддался этому неуемному человеку. И вот плоды.

Ксеркс застонал, ярость душила его. Теперь он сам, как Мардоний, вернется в Азию с таким же позором…

А ведь надо было послушать не Мардония и не полководцев своих, но царицу Артемизию. Храбрая, умная, хладнокровная. Только она противилась морской битве!

Это был роковой день, когда Ксеркс решил спросить совета у своих военачальников. Пышный был Совет, как и все у персидских царей. Ксеркс сидел на возвышении, на высоком троне, за спущенной занавесью, – не так просто было смертным лицезреть своего царя. Военачальники кораблей, властители племен и городов сидели перед ним, заняв места по чину и по указанию царя. Первым – царь Сидона. Рядом – царь Тира. И дальше – другие вельможи в зависимости от их богатства и влияния.

– Мардоний, спроси каждого, – сказал царь, – давать ли морскую битву у Саламина.

Мардоний начал обходить ряды. Царь Сидона заявил, что битву надо дать немедля. То же сказал и царь Тира. Те же слова повторили и остальные военачальники. Но царица Артемизия, сатрап большого приморского города Галикарнасса, не согласилась с ними. Мардоний молча слушал, глядя в ее бесстрастное, надменное лицо, будто высеченное из мрамора, с приподнятыми у висков глазами холодного зеленого цвета, с твердым подбородком и жестокой линией рта. Он чувствовал, что Артемизия будет возражать, и боялся этого. Он знал, что царь уважает и почитает царицу, и поэтому еще больше ненавидел ее.

– Мардоний, передай царю, что я говорю так: «Владыка! Щади свои корабли и не вступай в битву».

Голос ее – голос полководца – звучал четко и гулко. Артемизия, зная замыслы Мардония, насмешливо взглянула на него и продолжала еще громче:

– Битва при Артемисии показала, что эллины умеют воевать и на море. Зачем тебе начинать опасную битву? Разве не в твоей власти Афины, из-за чего ты и выступил в поход? Разве ты не владыка и остальной Эллады?.. Если ты будешь стоять здесь с кораблями на якоре, оставаясь в Аттике, или даже продвинешься в Пелопоннес, то твои замыслы, владыка, без труда увенчаются успехом… Но если ты сейчас поспешишь дать бой, то я опасаюсь, что поражение твоего флота повлечет за собой и гибель сухопутного войска…

В узких глазах Мардония светились злые искры, зубы сжимались в бессильной ярости. Но он не мог прервать Артемизию, она знала это. И знала, что царь слышит ее.

– Почему я тогда не послушался тебя, Артемизия! – простонал Ксеркс, с досадой стукнув кулаком по золоченому краю ложа. – И что мне делать теперь?.. Проклятие Мардонию!..

В шатер вошел Мардоний и остановился у входа. Царь угрюмо глядел на него.

– Я услышал из твоих уст, о царь, мое имя? – мягко спросил Мардоний. – Ты звал меня? Я здесь.

– Я не звал тебя, – ответил царь, сдвинув брови, – я тебя проклинал.

Но Мардоний будто и не слышал проклятия.

– Владыка, – так же мягко и вкрадчиво продолжал он, – не печалься и не принимай близко к сердцу эту беду! Ведь решительный бой предстоит нам не на море с кораблями, а на суше с пехотой и конницей. Никто из этих людей, считающих себя победителями, не осмелится сойти с кораблей и выступить против тебя!..