Герои «СМЕРШ»

«Когда по радио было передано заявление Советского правительства и стало известно, что началась война, жизнь города как бы вошла в новое русло, — пишет Абрам Вениаминович Буров[105], автор замечательной книги „Блокада день за днём“ — хроники Ленинградской блокады. — В 13 часов 25 минут введено угрожаемое положение. Ещё до этого к районным военкоматам начал стекаться народ. Указ Президиума Верховного Совета СССР о мобилизации предписывал военнообязанным явиться на призывные пункты 23 июня 1941 года. Но уже в 12 часов 30 минут 22 июня у военкоматов начали выстраиваться очереди добровольцев»[106].

В тот день, 22 июня, записался добровольцем в народное ополчение и третьекурсник Фёдор Абрамов. Что такое «народное ополчение», сегодня мало кто знает, а те, кто что-то слыхал, в большинстве своём уверены, что дали тогда гражданскому люду «трёхлинейки» и бутылки с зажигательной смесью — теперь их на западный манер именуют «молотовский коктейль» — и бросили их, неорганизованных и необученных, под немецкие танки. Реально же дело было не совсем так. Возьмём официальный источник — энциклопедический справочник «Санкт-Петербург. Петроград. Ленинград» и, посмотрев статью «Народное ополчение», перейдём по ссылке на статью «Армия народного ополчения (с 4 июля 1941 г. Ленинградская армия народного ополчения)»:

«…Первоначально предполагалось создать 7 дивизий народного ополчения, ряд истребительных и пулемётно-артиллерийских частей (100 тыс. человек). 4 июля горком партии постановил увеличить численность армии до 200 тыс. человек. Фактически в начале июля — сентябре 1941 г. было сформировано 10 дивизий, которые по мере готовности отправлялись на фронт, 7 истребительных (партизанских) полков, 16 пулемётно-артиллерийских батальонов, а также несколько маршевых батальонов. Общая численность Армии народного ополчения — свыше 135 тысяч человек…»[107] Уже в сентябре ополченческие дивизии были преобразованы в регулярные соединения Ленинградского фронта.

Студент Фёдор Абрамов превратился в рядового бойца 377-го ПУЛАБа — пулемётно-артиллерийского батальона — и осенью 41-го сражался на ближних подступах к Ленинграду. Вот как писал об этих боях сам Абрамов, оформляя документы при поступлении в Смерш:

«В боях под д. Пиудузи, на окраинах Старого Петергофа, батальон был разбит. Остатки батальона, в том числе и я, вышли в гор. Новый Петергоф.

В гор. Ораниенбаум батальон был вновь укомплектован. По приказанию командования батальон занял оборону в гор. Старый Петергоф. Участок обороны нашей роты проходил по деревням, расположенным на окраине города.

В течение двух дней мы вели беспрерывный бой с численно превосходящим противником. Я лично работал на пулемете. 24 сентября в полдень я был ранен в предплечье левой руки.

До 18 ноября 1941 года я находился на излечении в ленинградских госпиталях…»[108]

«Работал на пулемёте» — красиво сказано! По-писательски. По-военному. И вообще понятно, что это писал солдат — масштаб роты, остатков батальона, то есть то, что сам видел и знал. А ведь тот бой, что, разумеется, было тогда неведомо рядовому Абрамову, сыграл важную роль в обороне Ленинграда.

«24 сентября сорвалась попытка гитлеровцев прорваться к Ораниенбауму. Они рассчитывали, что, захватив и отрезав Кронштадт, смогут ликвидировать эту важную военно-морскую базу. Но совместными усилиями пехотинцев, подразделений моряков и артиллерии фортов и кораблей Краснознамённого Балтийского флота наступление врага на этом участке было остановлено»[109].

А враг (есть такой хороший «штамп» — в бессильной злобе) — продолжал рваться к Ленинграду, Кронштадту, Ораниенбауму. На счету у защитников «Невской твердыни» был воистину каждый штык, поэтому уже 18 ноября, в тот самый день, когда он вышел из госпиталя, Абрамов вновь оказался на передовой.

Обратимся опять к его отчёту:

«С 18 ноября по 28 ноября 1941 года снова участвовал в боях с немцами на том же Ленинградском фронте рядовым 1-го ударного батальона 225-го стрелкового полка 70-й стрелковой дивизии (командир дивизии — полковник Виноградов).

28 ноября утром при наступлении полка (названия роты не знаю, ибо в бой вступили перед утром прямо с марша) я был вторично тяжело ранен. Разрывной пулей у меня пробило обе ноги в верхней области бёдер»[110].