Герои Смуты

Бытование образов героев Смуты, их восприятие в отечественной культуре, а также использование в пропагандистской мифологии заслуживают отдельного исследования. В той или иной мере, художественное отражение исторических образов влияет как на историков, так и на тех, кто обращается к прошлому в поисках поучительного примера. Замечу только, что повторяющиеся попытки приспособления прошлого к преходящим целям идеологического расчета больше говорят не об истории, а о других временах. Минин и Пожарский, например, пришлись впору сначала идеологам «самодержавия, православия и народности» 1830-х годов. Тогда появилась пьеса молодого литератора Нестора Васильевича Кукольника «Рука Всевышнего Отечество спасла», театральная премьера очень понравилась царю Николаю I, император щедро наградил автора. В булгаринской «Северной пчеле» опус Кукольника хвалили в таких выражениях, которые сегодня звучат как пародия: «дюжая, плечистая драма». Напротив, журналист и историк Николай Алексеевич Полевой написал разгромную рецензию на эту пьесу, поплатившись в 1834 году литературной судьбой издававшегося им журнала «Московский телеграф» [713].

Характерна насчитывающая целый век перекличка символов, шедших от традиций монархических книжек и «народных картинок» к кинематографу. Одним из самых заметных явлений советского предвоенного кино стал фильм режиссеров Вениамина Дормана и Всеволода Пудовкина «Минин и Пожарский», удостоенный Сталинской премии 1940 года. Этот масштабный опыт советского конструирования национальных героев свидетельствовал о повороте к национализму в пропаганде большевиков в конце 1930-х годов [714]. Книги о «великом деле» Минина и Пожарского появлялись и в годы Великой Отечественной войны, когда они оказались особенно востребованы. Но стоит все-таки различать искреннее стремление найти патриотические образцы и намеренное искажение истории в угоду политике.

Попытки внедрить мифологию вместо истории неистребимы. О живучести манипуляций с общественным сознанием, использующих историческое прошлое, свидетельствует и совсем недавний пример. Начинателями нынешнего праздника «народного единства», отсылающего к событиям Смуты и освобождения Москвы в 1612 году, был дан государственный заказ, реализованный в фильме режиссера Владимира Хотиненко «1612». Новый фильм должен был продолжить советскую практику кинематографических иллюстраций истории России, но подвиг князя Дмитрия Пожарского и Кузьмы Минина (вот примета времени — его почти нет в фильме) стал всего лишь фоном для произведения в жанре исторического «фэнтэзи». Образы нашего времени — князь Пожарский в исполнении брутального героя боевиков и пресловутый Кириша Минибаевич (комментарии, как говорится, излишни)!

Обычно продолжение биографии исторических героев, переживших рубеж 1613 года, укладывается в стандартную фразу, которую можно встретить в энциклопедиях, о том, что дальше эти люди «активной политической роли не играли». А ведь жизнь продолжалась, герои прошедшей Смуты должны были соизмерять настоящее со своим прежним опытом и приспосабливаться к новым обстоятельствам. По своим заслугам в освободительном движении князь Дмитрий Трубецкой и князь Дмитрий Пожарский могли претендовать на место в ряду первых советников царя, но получили ли они его? Вопрос, оказывается, из разряда риторических, и это тоже достаточно характерно и поучительно для нашей истории.