Герои Смуты

Иван Заруцкий — редкий человек Смуты, сумевший пройти невозможный в обычное время путь — от казака до боярина. Пусть боярский чин ему дал самозванец в Тушине, но Иван Мартынович сумел подтвердить его земской службой в подмосковных полках Первого ополчения и сам же стал главным зачинщиком его распада. Человек, которого в повседневной жизни Московского царства никто бы даже не заметил, стал покровителем русской царицы Марины Мнишек и опекуном ее сына, «царевича» Ивана Дмитриевича. Его удостаивал аудиенции король Речи Посполитой Сигизмунд III, ему писали грамоты царь Михаил Романов и Боярская дума, он правил Астраханью именем царя Дмитрия, с ним вел переписку персидский шах. За Иваном Заруцким тянется кровавый след, среди его деяний даже организация покушения на князя Дмитрия Пожарского в Ярославле в 1612 году. Не удивителен и печальный конец казачьего атамана, собиравшегося если не стать царем, то уж точно править Россией…

Заруцкий появляется в русской истории как-то сразу — тоже верный признак Смутного времени. Человек, о котором еще вчера никто ничего не знал, становится очень заметным и влиятельным. Русские летописцы особенно не интересовались биографическими подробностями жизни казачьего атамана. Им они были совсем ни к чему. Сведениями о начале его жизненного пути мы обязаны гетману Станиславу Жолкевскому. В Речи Посполитой, напротив, хотели побольше узнать о Заруцком, видимо, числя его по разряду «своих» — тех подданных короля Сигизмунда III, кто пришел воевать под знамена Лжедмитриев. Начиная рассказ о ляпуновском ополчении, гетман в своих «Записках» вспоминал и о казачьем вожде:

«Об этом Заруцком, как о человеке, игравшем важную роль в сей комедии, надобно сказать несколько слов. Отец его был родом из Тарнополя. Романовские татары, воевавшие Русские земли, захватили его небольшим еще мальчиком; в Орде он достиг совершенного возраста и каким-то случаем ушел от татар к Донским казакам. Потом, во время смут, пришел с Донцами к первому самозванцу, по умерщвлении коего в числе первых пристал к другому, и в первых порах славы этого самозванца Заруцкий был ему великою помощию; как неугомонная голова, ему доставало сердца и смысла на всё, особенно ежели предстояло сделать что-либо злое. Впоследствии, когда партия самозванца пришла в силу, он имел большой доступ к его милости и предводительствовал Донцами; ежели нужно было кого взять, убить или утопить, исполнял это с довольно великим старанием. В стане Тушинском достаточно приметна была неусыпность его, ибо, при всегдашней почти нетрезвости князя Рожинского он заведовал передовыми стражами, подкреплениями, а также собиранием известий; когда же самозванец ушел из стана и с ним почти все Донцы, Заруцкий остался при нас и приехал к его величеству королю под Смоленск, а потом с гетманом в Белую; был в Клушинском сражении и при взятии острожка, где и отличил себя. Но по причине питаемой им ревности к молодому Салтыкову, который, как человек знатного происхождения, и в милости гетмана и во всем имел пред ним преимущество, Заруцкий, не в состоянии будучи стерпеть этого, когда пришли под Москву, снова предался к самозванцу и находился при нем до самой смерти» [146].

Гетман Жолкевский перечислил все основные биографические вехи жизни Заруцкого, но в этом перечислении есть немало загадок и темных мест. Тарнопольское происхождение отца Заруцкого — мещанина Мартына (или по-польски Марцина) — единственное, что по-настоящему связывает с «Литвой» будущего предводителя донских казаков. По сведениям, собранным гетманом Жолкевским, Иван Заруцкий с малых лет уже находился на территории Московского государства. Упомянутая гетманом война романовских татар в «Русской земле» (так назывались земли Древней Руси, оказавшиеся на территории Речи Посполитой), скорее всего, заставляет связать пленение мальчика Заруцкого с каким-то из походов Ливонской войны, в котором участвовали служилые татары. Если это так, то вывезенный татарами из соседней Речи Посполитой молодой пленник родился на рубеже 1560—1570-х годов. К этому же времени можно отнести и предполагаемое время рождения Прокофия Ляпунова. Следовательно, оба руководителя ополчения вполне могли быть сверстниками: к 1611 году им обоим было около сорока лет. Правда, стоит оговориться, что возраст их можно вычислить лишь приблизительно по косвенным упоминаниям в источниках.