Герои Смуты

Не случайно архиепископ Арсений Елассонский, служивший в кремлевском Архангельском соборе, запомнил, что «рассуждение» об избрании царя пришлось на «святую четыредесятницу»[679]. В такое же время, 15 лет назад, избирали царя Бориса Годунова. В первую, самую строгую неделю Великого поста было не до мирских страстей, поэтому некоторые выборные люди и уехали на время из столицы. Но хотели они или нет, а никто из них не мог уклониться от разговоров о том, кого же хотят на Москве в цари. Имя Михаила Романова тогда тоже звучало, но еще наравне с другими претендентами на трон…

Несколько торопецких депутатов земского собора были захвачены велижским старостой Александром Госевским, исполнявшим к тому времени должность литовского референдария, но продолжавшего пристально следить за московскими делами. Он сообщал князю Христофору Радзивиллу, что «торопецкие послы», ездившие в столицу для выборов царя, возвратились ни с чем и, будучи схвачены на обратной дороге, поведали ему, что новые выборы должны состояться 3 марта (21 февраля по старому стилю). Не доверяя их сообщениям, Госевский ждал известий от своих людей, которых он посылал тайно разузнать о том, что происходило в Москве[680]. Есть также упоминания о поездке в Кострому перед окончательным избранием Михаила Романова братьев Бориса и Михаила Михайловичей Салтыковых, родственников матери царя, инокини Марфы Ивановны. Ее надо было еще убедить, чтобы она ответила согласием на избрание сына в цари.

Об обстоятельствах двухнедельного перерыва перед избранием Михаила Романова писали и в грамоте в Казань митрополиту Ефрему 22—24 февраля 1613 года. В ней, сходно с «Утвержденной грамотой», перерыв в соборных заседаниях объяснялся тайным сбором сведений по поводу будущей кандидатуры царя: «…и до его государского обиранья посылали мы Московского государства во всех городех и в уездех тех городов во всяких людех тайно проведывати верными людми, ково чаяти государем царем на Московское государство, и во всех городех и уездех от мала и до велика та же одна мысль, что быти на Московском государстве государем царем Михаила Федоровичу Романову Юрьева»[681]. Однако из-за «замотчанья», связанного с отсутствием выборных людей от Казанского государства и продолжающегося разорения государства, на соборе решили «упросите сроку в государском обираньи до зборнаго воскресения сто двадесят перваго году февруария до двадесят перваго числа». «По совету всей земли» во всех храмах государства шли молебны о даровании «царя из русских людей». Скорее всего, это и было официальное решение, достигнутое собором к 7 февраля. При назначении же даты 21 февраля — первое воскресенье после начала Великого поста — учитывалось, что это так называемая Неделя Православия, в которую издавна отрекались от всех врагов церкви. Провозглашение анафемы с амвонов церквей усиливало политическое значение царского избрания и побуждало действовать тех, кто видел перед собой результаты «Московского разоренья».

Возобновившийся к намеченному сроку, «на зборное воскресенье» 21 февраля 1613 года, земский собор принял историческое решение об избрании Михаила Федоровича на царство. В грамоте в Казань к митрополиту Ефрему писали, как «на упросный срок» сначала состоялся молебен, а потом возобновилось заседание освященного собора с «всяких чинов с выборными людми изо всех городов и царствующего града Москвы со всякими жилецкими людьми». На земском соборе «говорили и советовали все общим советом, ково на Московское государство отбрати государем царем и говорили о том многое время». После всех «прений» были собраны отдельные мнения собора: «и приговорив и усоветовав все единым и невозвратным советом и с совету своего всего Московского государства всяких чинов люди принесли к нам митрополиту, и архиепископом, и епископом и ко всему освященному собору, и к нам бояром и ко окольничим и всяких чинов людем, мысль свою порознь»[682]. Это и есть описание того, как менялась русская история.

Понять происходившее на соборе можно лишь раскрыв, что стоит за каждой из этикетных формул текста грамоты. Очевидно, что соборное заседание 21 февраля продолжалось долго, разные чины — московские и городовые дворяне, гости, посадские люди и казаки — должны были сформулировать свое мнение («мысль»). Такая практика соответствовала порядку заседаний земских соборов позднейших десятилетий. Но был ли предрешен выбор именно Михаила Романова. Этот вопрос остается без ответа. Авраамий Палицын сообщал, что накануне заседания ему представили «койждо своего чину писание… многие дворяне и дети боярские, и гости многих розных городов, и атаманы и казаки», прося возвестить «о сем державствующим тогда бояром и воеводам». А потом оказалось, что мнения всех чинов совпали, «яко во едино собравшееся» в пользу избрания Михаила Романова[683]. Однако никто не может поручиться в том, что Авраамий Палицын снова не переоценил степень своего влияния на события и 21 февраля не было подано ни одного «мнения» в пользу других кандидатов.