Герои Смуты

Выступления против присутствия в Москве польско-литовского гарнизона продолжились и позже. Одно из них оказалось связано с именем Прокофия Ляпунова. В ответной грамоте «панов-рад» новому московскому посланнику Федору Григорьевичу Желябужскому в 1615 году вспоминали о том, что бояре посылали на Рязань Василия Бутурлина, который там «сговорился» с Прокофием Ляпуновым. Происходило это еще в то время, когда гетман Жолкевский находился в Москве. Возвратившись в столицу из Рязани, Василий Бутурлин «пехоту его короля милости немецкую перемовлял и до змены приводил» (то есть пытался подговорить к измене немецких наемников в польско-литовском войске)[67]. Больше подробностей о «заговоре» Бутурлина с Ляпуновым знал, как всегда, Александр Госевский. Он запомнил, что всё происходило на той неделе, когда в Москву вошел иноземный гарнизон (то есть вслед за собранием служилых людей у патриарха Гермо-гена 30 сентября)[68]. Побывавший по боярскому разрешению в своих рязанских поместьях (тоже точная деталь) Василий Бутурлин успел там сговориться с Прокофием Ляпуновым, чтобы начать новую «смуту»: «…и в те поры зараз они вздумали и на слово тайно промеж себе положили, как вновь смуту в Московском господарстве завести, людей польских и литовских в Москве побить и, собрався, против короля его милости и против королевича войною стоять». На переговорах 1615 года Госевский указывал, в чем состояла вина Ляпунова: «А делал то Ляпунов, сам на господарство замыщляючя, и говаривал с своими советники: да ведь же Борис Годунов, Василий Шуйской или Гришко Отрепьев не лутшые за него были, а на господарстве сидели»[69].

Так могли передавать слова Ляпунова доносчики, но они, конечно, явно искажали намерения Прокофия. Думать самому о занятии престола ему не пристало, иначе бы он не обращался с предложением своей помощи и разными идеями о смене царя то к князю Михаилу Скопину-Шуйскому, то к князю Дмитрию Пожарскому. Не простил бы Ляпунову таких речей и князь Василий Голицын. По поводу этого эпизода в русско-польских дипломатических отношениях можно сказать одно: воевода Александр Госевский, так успешно повлиявший своей клеветой на известные обстоятельства расправы с Прокофием Ляпуновым в полках земского ополчения, не оставлял интриг и после смерти воеводы. Против Прокофия Ляпунова стали действовать задолго до начала сбора им земских сил. Спасало его лишь то, что он находился в Рязани: в Москве быстро бы нашли способ его тайного или явного устранения от дел. Поэтому Ляпунова пытались оклеветать, оговорить, приписать ему и то, что было, и то, чего не было. Странность «дела Бутурлина» подтверждается еще и тем, что оно открылось в тот момент, когда оставались надежды на успех переговоров под Смоленском.

Для отвлечения внимания московских жителей и укрепления собственных позиций поляки продолжали использовать страхи перед угрозой возможного похода на Москву калужского «царика». Как только возникало недовольство ходом дел с избранием королевича Владислава, все разговоры немедленно дезавуировались обвинениями в связях с самозванцем, адресованными сомневающимся. Например, упреки в тайных контактах с «Вором» были адресованы смоленскому воеводе Михаилу Борисовичу Шеину, отказавшемуся сдать город, пока не будет подтвержден московский договор. В ссылке с калужским самозванцем, причем чуть ли не со времени отъезда из столицы, обвиняли также князя Василия Голицына. Главе смоленского посольства приписали и желание самому воцариться. В 1613 году, принимая посланника земского собора Дениса Оладьина, польско-литовские дипломаты вполне определенно говорили о претензиях князя Василия на царство: он будто бы «умыслил сам быти вашим великим государем». Для этого Голицын якобы вступил в тайную переписку с Калужским вором.

История со старыми обвинениями тянулась с того времени, когда Александр Госевский 10 (20) ноября 1610 года прислал королю Сигизмунду III сведения о раскрытом в Москве заговоре. По его словам, некий поп Иларион сознался в том, что возил письма «от всех сословий» к самозванцу, и сообщил о готовившемся 18 (28) октября выступлении, в ходе которого должны были перебить всех сторонников королевича Владислава. Главу Боярской думы князя Федора Ивановича Мстиславского собирались оставить в живых, но ограбить и в одной рубашке привести на поклон к «Вору». Рядом в донесении шла речь о допросе попа Харитона (из текста неясно, не был ли это тот же самый Иларион или уже другой священник), который на пытках, в том числе перед всеми боярами, полковниками и ротмистрами, показал, что в сговоре с «Вором» были князья Василий и Андрей Голицыны[70].