Герои умирают

И все это время в мозгу билась одна и та же фраза, уже потерявшая всякий смысл и превратившаяся в набор звуков. Будь во вселенной хоть капля справедливости, Ламорак давно уже должен был испустить дух, а его сердце – перестать биться,

Всякий раз, как администратор улавливал краем глаза свечение кнопки аварийного переноса, у него в груди что-то давило и зубы сами собой сжимались. А ведь он не беспомощен, не переставал напоминать себе Коллберг. Одной оговорки Кейна, сравнившего Шахту с рабочими районами, достаточно, чтобы оправдать прерывание его Приключения. «Сейчас важно выбрать момент, – подумал Коллберг. – Да, правильно выбрать момент».

16

– Король сейчас придет, – говорит юноша с почтением в голосе. – Я никогда не видел, чтобы он сам шел к кому-то…

Я отворачиваюсь и смотрю в окно: я не хочу признавать, что не помню имени юноши. Отсюда мне виден кусочек базара, где пару жизней назад я отделал его бараньей ногой – в лавочке Лама у выгнутой стены Стадиона.

– Что известно о Пэллес?

– Никто не знает, где она, барон. Мы с Томми сходили туда, но никого там не нашли. Ну, мы, конечно, подождали, а потом Томми вообще остался там, но все равно ничего не известно.

Бросаю взгляд на бодрствующую подле спящего Ламорака Таланн. В ответ воительница пожимает плечами.

– Я не знаю других мест. Ничем не могу помочь. Да, не может. Достойно удивления уже то, что хотя бы одна крупица информации просочилась сквозь накатившее на всех забвение – результат проклятого заклинания. Когда я пытаюсь объяснить Таланн, что совершила Пэллес, она постепенно отключается – и я не могу винить ее за это.

– Ага, – говорит стражник, – ее так никто и не видел со времени вчерашнего дерьмового боя.

– Ты с ней встречался?

Сжавшая грудь боль ослабевает, я наконец могу дышать и выдыхаю:

– Она жива? Не ранена? Как она выглядит? Юнец улыбается.

– Совсем неплохо, если учесть, что за ней гналась половина Серых Котов. Тут-то и начался дерьмовый бой.

– Дерьмовый бой?

– Ну да. Извините, барон, я думал, вы знаете.

Он вкратце рассказывает о том, как Пэллес схватилась в Рабочем парке с целым отрядом Котов. По его словам, она стала уводить их в сторону Лабиринта, подорвав при этом полрайона. Парень с нескрываемой гордостью говорит, что сам был там, откликнулся на призыв и своими руками швырнул горсть мокрого дерьма и оно попало в лицо самому графу Берну.

Я не могу удержаться от смеха, глядя, как юнец изображает графа Берна после такого казуса. Неожиданно я начинаю относиться к парнишке теплее – господи, ну почему меня не было там, почему я не видел случившегося своими глазами! А юнец замечает мою реакцию и все повторяет и повторяет рассказ, всякий раз приукрашивая его, пока я наконец не машу руками, чтобы он перестал. Даже рассказ о Берне, схлопотавшем горсть дерьма в рожу, перестает быть смешным… если его повторять сто раз.

В моей голове копошится неприятная мысль, что Пэллес вполне справляется без моей помощи. Неужели я мог некогда надеяться, что без меня у нее ничего не выйдет, что она нуждается в моей помощи гораздо больше, чем сама признает? Возможно, на меня влияет тот факт, что она схватилась с Берном, который почти убил меня, и с Ма'элКотом, который мог раздавить меня как муху, – схватилась и не сдается. Она свободна, ей все удается, даже ее подопечные все еще где-то скрываются. Не случись непредвиденного сбоя в связи, я был бы ей и вовсе ни к чему.

– Ты хоть приблизительно знаешь, как она сцепилась с Берном и его Котами? – спрашиваю я. – Ну, как все началось? Что она делала в Рабочем парке?

Юнец пожимает плечами.

– Без понятия. Кто-то мне что-то рассказывал… нет, не помню. А разве это важно?

– Думаю, нет. Спасибо, парень. Окажи мне услугу – спустись вниз и посмотри, не идет ли король.

Парень бьет себя в грудь, изображая этот их дурацкий салют, потом кашляет и клацает рукоятью меча, проверяя, свободно ли выходит из ножен клинок. Наконец, исчерпав все причины оставаться в моем обществе, он поворачивается на пятках, видимо, демонстрируя строевой поворот, и вылетает из комнаты. Я слушаю, как его сапоги стучат по мягкому гниющему дереву пола, и пытаюсь вспомнить, каково оно – быть таким молодым.

Это бесполезно – прошло слишком много жизней. Я снова выглядываю в окно.

У Стадиона толпится обычный полк тяжелой пехоты. Солдатам душно в броне, вид у этих бедолаг довольно жалкий. Они наугад выдергивают из толпы жертву, задают несколько вопросов и изредка дают пинка. Тяжелые тучи наползают на солнце с западного побережья; скоро пойдет дождь, и у солдат заметно поднимется настроение. Ну конечно, это же заветная мечта солдата: из потного и безликого стада превратиться в мокрое и дрожащее безликое стадо, имеющее при этом целую армию простолюдинов, на которых можно выместить свою досаду. – На самом деле я помню еще кое-что. Таланн, подумав немного, говорит таким невероятно обыденным тоном, что мне начинает казаться, будто она репетировала эти слова по меньшей мере несколько часов.