Герой веков

Бо́льшая часть лежавшей на столе перед Сэйзедом метапамяти сейчас пустовала. В последний раз он воспользовался ею больше года назад, во время ужасной битвы в Лютадели. Та битва во многих смыслах иссушила его. Десять колец, разложенных в стороне от общей кучи, едва не лишили террисийца жизни. Марш выстрелил в него этими кольцами, как монетами, и они, пронзив кожу, впились в тело. Это, однако, позволило Сэйзеду воспользоваться хранившейся в них силой и исцелиться от ран.

Самыми ценными в коллекции были четыре наруча из полированной меди, которые следовало носить на плечах или предплечьях. Они предназначались для хранения воспоминаний. Ферухимик мог извлечь из своего сознания образы, мысли или звуки и поместить их в медную метапамять, где они, в отличие от обычных воспоминаний, оставались неизменными и неподвластными течению времени.

Когда Сэйзед был молод, пожилой ферухимик прочитал ему вслух все содержание своей метапамяти. Эти знания Сэйзед перенес в собственные медные наручи. Вседержитель приложил все усилия, чтобы стереть память о прошлом. Хранители занимались противоположным — собирали истории о том, каким был мир до пеплопада. Они помнили названия городов и королевств, берегли утерянную мудрость.

Запрещенные Вседержителем религии они тоже сохранили. Ради того дня, когда их можно будет снова проповедовать. Правда, была у хранителей-ферухимиков и еще одна цель — отыскать утраченную религию террисийцев. Поиски затянулись на века, однако обнаружить ее так и не удалось.

«Интересно, чем бы все обернулось, если бы мы ее нашли. — Сэйзед машинально взял в руки стальную метапамять и начал ее тихонько полировать. — Вероятно, ничего бы не изменилось».

Оставалось еще пятьдесят религий. Зачем обманывать себя, надеясь обнаружить в них больше правды, чем в предыдущих двухстах пятидесяти? Ни одна из религий не выжила. Может, пора оставить их в покое? Просматривая листочки из папки, Сэйзед не мог отделаться от мысли, что видит перед собой одно из величайших заблуждений всех хранителей. Они боролись за память о верованиях, которые самим своим исчезновением доказали, что помнить о них не стоит. Так зачем же их воскрешать? В этом было не больше смысла, чем в выхаживании хилого зверька, который обречен стать добычей хищников.

Продолжая полировать метапамять, Сэйзед краем глаза видел наблюдавшего за ним Бриза. Гасильщик заглянул в «комнату» террисийца, пожаловаться на бессонницу, причиной которой стал так и не появившийся Призрак. Сэйзед кивал, не переставая полировать. Он не хотел ни с кем беседовать, он мечтал побыть в одиночестве.

К несчастью, гасильщик поднялся и подошел ближе:

— Иногда я тебя не понимаю, Сэйзед.

— Сомневаюсь, что я столь уж загадочен, лорд Бриз, — возразил хранитель, принимаясь за полировку маленького бронзового кольца.

— Зачем ты это делаешь? Ты ведь больше их не носишь. Я бы даже сказал, ты их презираешь.

— Я их не презираю, лорд Бриз. В каком-то смысле в моей жизни не осталось ничего святого, кроме них.

— Но ты же их не носишь.

— Нет. Не ношу.

— Но почему? Думаешь, она бы этого хотела? Она тоже была хранителем. Думаешь, ей бы понравилось, что ты отказался от метапамяти?

— Причина моего поведения никак не связана с Тиндвил.

— Разве? — Гасильщик со вздохом присел за стол. — И с чем тогда? По правде говоря, Сэйзед, ты ставишь меня в затруднительное положение. Обычно я понимаю людей, но ты для меня загадка, и это очень беспокоит.

— Помните, чем я занялся после смерти Вседержителя?

— Ты отправился учить людей Последней империи. Нести им забытые знания.

— А я рассказывал, что из этого получилось?

Бриз покачал головой.

— Ничего хорошего. — Террисиец взял очередное кольцо. — Им было, в общем-то, все равно. Религии былых веков их не интересовали. А разве должно быть иначе? Зачем поклоняться богам, которых забыли?

— Людей всегда интересует прошлое, Сэйзед.

— Возможно. Но интерес и вера — разные вещи. Эту метапамять стоило бы поместить в музей или в старую библиотеку. Ее содержимое бесполезно для наших современников. Пока правил Вседержитель, мы, хранители, притворялись, будто делаем жизненно важную работу. А в итоге получилось, что от нашего труда нет никакой пользы. Вин не понадобились наши знания, чтобы убить Вседержителя. Я, скорее всего, последний хранитель. Мысли, записанные в этой метапамяти, умрут вместе со мной. И время от времени я не чувствую по этому поводу никаких сожалений. Этот век не для ученых и мыслителей. Ученые и мыслители не помогут накормить голодных детей.

— И поэтому ты их больше не носишь? Потому что они кажутся тебе бесполезными?

— Это еще не все, — продолжал Сэйзед. — Носить их — значит притворяться. Делать вид, будто их содержимое кажется тебе нужным. А я еще не решил, так ли это на самом деле. Если я их надену, то почувствую себя предателем. Я отказался от них, потому что не могу судить о них здраво. Я просто не готов поверить, как верил когда-то, что собирать сведения и религии важнее, чем что-то делать. Очень возможно, что, если бы хранители сражались, Вседержителю пришел бы конец еще много веков назад.