Герой веков

Кельсер поджег одиннадцатый металл. Ничего не изменилось. Он все так же стоял на площади в Лютадели, напротив Вседержителя. Притихшая толпа, и скаа, и знать, наблюдали за происходящим. Медленно повернувшись на ветру, скрипнуло колесо перевернутой телеги. Голова инквизитора по-прежнему была прибита ко дну повозки его же глазными штырями.

Ничего не изменилось, и в то же время изменилось все. Теперь перед Кельсером стояли двое мужчин.

Один − бессмертный император, властвующий тысячу лет: внушительная фигура, черные как смоль волосы. Из его груди торчали два копья, на которые он не обращал внимания. Рядом стоял человек с такими же чертами лица, но держался он совершенно иначе. Укутанный в густые меха, с раскрасневшимися будто от мороза щеками и носом. Спутанные волосы растрепал ветер. Мужчина выглядел жизнерадостно и улыбался.

Один и тот же человек.

«Можно ли это как-то использовать?» − отчаянно соображал Кельсер.

Между ними медленно оседал черный пепел. Вседержитель взглянул на убитого Кельсером инквизитора и властно произнес:

− Им очень трудно находить замену.

Тон его голоса резко контрастировал со стоящим рядом мужчиной: бродягой, горцем с лицом Вседержителя.

«Вот какой ты настоящий», − догадался Кельсер. Но это не помогло. Всего лишь доказало, что одиннадцатый металл − не то, на что он надеялся. Металл не был чудесным средством победить Вседержителя. Придется положиться на другой план.

И Кельсер улыбнулся.

− Я ведь однажды уже убил тебя, − сказал Вседержитель.

− Ты пытался, − поправил Кельсер с колотящимся сердцем. Другой план, тайный план. − Но ты не можешь убить меня, тиран. Я − воплощение того, что ты никогда не сможешь убить, как бы ни старался. Я − надежда.

Вседержитель фыркнул и небрежно взмахнул рукой.

Кельсер напрягся. Он не мог биться против бессмертного.

По крайней мере, пока жив.

«Не теряй достоинства. Дай людям то, что они запомнят».

Вседержитель наотмашь ударил его тыльной стороной ладони. Агония пронзила Кельсера словно разряд молнии. В тот самый миг он вспышкой поджег одиннадцатый металл и уловил кое-что новое.

Вседержитель стоит посреди комнаты − нет, пещеры! Вот он заходит в светящийся бассейн, и мир вокруг него колеблется. Крошатся каменные стены, помещение искажается, все вокруг меняется.

Видение погасло.

Кельсер умер.

Это оказалось намного болезненнее, чем он ожидал. Вместо мягкого погружения в небытие Кельсер испытал ужасное ощущение, будто он был тряпкой, которую раздирали на части два озлобленных пса.

Кельсер закричал, отчаянно пытаясь удержаться от распада. Его воля ничего не значила. Он был расщеплен, растерзан и низвергнут в пучину бесконечных закручивающихся туманов.

Он упал на колени, от боли судорожно хватая ртом воздух. Он не понимал, на чем стоит, казалось, что под ногами просто более густой туман. Поверхность колыхалась как жидкость и была мягкой на ощупь.

Стоя на коленях, Кельсер терпел, пока боль медленно утихала, а потом наконец разжал челюсти и тяжело вздохнул.

Он был жив. Вроде бы.

Он нашел в себе силы оглядеться. Вокруг него колыхалась та же сплошная серость. Небытие? Нет, в туманной мгле проглядывались очертания, тени. Холмы? А высоко в небе какой-то свет. Возможно, крошечное солнце, пробивающееся сквозь густые серые облака.

Кельсер сделал вдох, выдох и с хрипом заставил себя встать на ноги.

− Что ж, − произнес он, − это было ужасно.

Похоже, что загробная жизнь существовала, и это было приятным открытием. Значило ли это, что… Мэйр все еще где-то есть? Разговаривая о ней с другими, Кельсер говорил избитыми фразами, что когда-нибудь они снова будут вместе. Но в глубине души он никогда не верил, даже не думал…

Конец не был концом. Кельсер улыбнулся, на этот раз по-настоящему взволнованный. Он повернулся, изучая окрестности, и казалось, что туманы перед ним отступают. Нет, это сам Кельсер как будто обретал плотность, полностью воплощаясь в этом месте. Рассеивание туманов больше напоминало прояснение его собственного разума.

Туманы приобретали очертания. Тени, которые он ошибочно принял за холмы, оказались зданиями, смутными и сформированными из подвижного тумана. Под ногами тоже стелился туман, глубокий и бескрайний, будто Кельсер стоял посреди океана. На ощупь поверхность была мягкой, как ткань, и даже немного пружинила.

Неподалеку лежала перевернутая телега для пленников, но здесь она была соткана из тумана. Он двигался, искажался, но держал очертания повозки. Будто какая-то невидимая сила удерживала туман в этой форме. Но что еще удивительнее, прутья клетки светились. Кроме того, пейзаж вокруг усеивали другие ослепительно-белые крапинки света. Дверные ручки, оконные защелки. Все, что было в мире живых, отражалось здесь, и хотя большинство предметов было соткано из расплывчатого тумана, металл источал яркое свечение.

Некоторые огоньки двигались. Нахмурившись, Кельсер приблизился к одному из них и только тогда понял, что большинство из них были людьми. Каждого он видел как яркое белое сияние, исходящее из очертаний человека.

«Металл и души − это одно и то же, − заметил Кельсер. − Кто бы мог подумать?»