Герой веков

Марш знал, почему Кельсер решил положить конец Последней империи. Не из-за денег, не из-за славы и даже — хотя многие не сомневались в обратном — не из-за желания отомстить. Кельсер знал, что творилось у Мэйр в душе. Знал, что она грезила временем, когда все вокруг цвело, когда солнце не было красным. Она всегда носила с собой маленький набросок цветка — скопированную копию копии — как напоминание о том, что давным-давно утратила Последняя империя.

«Но, — с горечью думал Марш, — ее мечты не сбылись, Кельсер. Ты проиграл. Ты убил Вседержителя, но это ничего не исправило. Все стало только хуже!»

Пепел по-прежнему сыпался с неба, вокруг Марша кружила ленивая метель. Где-то поблизости заворчал колосс, а другой вскрикнул, умирая от руки собрата.

Кельсер умер. Но он погиб ради ее мечты. Мэйр не ошиблась, выбрав его, но и она тоже теперь мертва. Марш не умер. Пока что.

«Я все еще могу бороться, — сказал он себе. — Только как?»

Если даже не в состоянии лишний раз пошевелить пальцем, не привлекая внимания Разрушителя.

Впрочем, последние несколько недель Марш совсем перестал сопротивляться. Возможно, по этой причине Разрушитель и решил, что может оставить инквизитора так надолго. Это существо — сила, или кем оно там являлось на самом деле, — не обладало безграничными возможностями. Однако Марш подозревал, что оно могло свободно передвигаться по всему миру, наблюдая за тем, что происходило в самых разных местах. Ни одна стена не могла преградить ему путь — оно проникало повсюду.

За исключением человеческого разума.

«Возможно… возможно, если я не буду сопротивляться достаточно долго, я смогу удивить его, когда наконец-то осмелюсь нанести удар».

Этот план был лучше, чем ничего. И Марш знал, что именно он сделает, когда наступит время. Он лишит Разрушителя самого полезного инструмента. Он убьет себя — вытащит штырь из собственной спины. Не из-за разочарования, не из-за отчаяния. Марш знал, что ему отведена важная роль в планах Разрушителя. Устранив себя в нужный момент, он даст остальным шанс, который им так необходим.

Больше он ничего не мог им дать. Но план казался хорошим, и Марш ощутил прилив уверенности в своих силах, который едва не заставил его встать и гордо выпрямиться. Кельсер пожертвовал своей жизнью, чтобы скаа освободились. Марш сделает то же самое — и, возможно, спасет весь мир от уничтожения.

Часть вторая Ткань и стекло

Сознание Разрушителя заточили в Источнике Вознесения, поэтому он лишился большей части своих сил. Той ночью, кроме Источника, мы обнаружили кое-что еще — Черный дым, заполнявший соседнюю пещеру.

Мы обсуждали его позже, но никто так и не смог объяснить, что именно нам довелось увидеть. И откуда же нам было знать?

Сила бога и тело бога — это, в общем-то, одно и то же. Разрушитель и Охранитель одушевляют силу и энергию в той же мере, в какой человек одушевляет плоть и кровь.

14

Призрак теперь жег олово постоянно.

Оно сгорало медленнее других металлов, потому добыть его в нужных для алломантии объемах было нетрудно.

Кельсер возвестил, что скаа не должны бояться тумана, но лишь немногие отваживались выходить из дома по ночам. И неудивительно: темный и вездесущий, игривый и загадочный, этот туман был куда гуще обычного. Он клубился, образуя многообразные узоры, реки и берега, и его волны напоминали живых существ.

Призрак же спокойно шел по тихой ночной улице, и звезды, словно миллионы маленьких солнц, светили для него сквозь туман. Молодой человек не сразу понял, почему туман вдруг ослабел и сделался прозрачным. Но потом догадался, что все дело в его собственном восприятии. Призрака не раз предупреждали, что постоянно жечь олово опасно, что можно стать зависимым от металла. И тем не менее молодой человек жег его без остановки уже целый год, и его чувства обострились до пределов, непостижимых для обычных алломантов.

Так было нужно ради блага жителей Урто.

Все началось после смерти Колченога. Призрака мучила совесть: ведь он покинул Лютадель и, по существу, бросил дядю умирать. Осознавать это было очень больно, и первые несколько недель молодой человек жег металл в качестве наказания — чтобы еще острее чувствовать боль.