— Не нужны. — Тен-Сун скривился, будто от отвращения, и, аккуратно подбирая слова, продолжал: — Они отвратительны! Меня заставляли их носить больше года, меня унизили, превратили в пса. Я бы бросил их, но у меня не было тела, чтобы его поглотить, и потому пришлось возвратиться сюда в этом кошмарном облике.
— Ты уходишь от темы, Тен-Сун.
— Нет никакой темы, Ме-Лаан. — Он отвернулся. Сработает план или нет, Тен-Сун не хотел, чтобы Вторые наказали ее за сотрудничество с преступником. — Я не пойду против своего народа. Пожалуйста, если ты и в самом деле хочешь мне помочь, просто оставь меня в покое.
Ме-Лаан тихонько зашипела, и он услышал, как она встает:
— Ты когда-то был самым великим из нас.
Когда она ушла, Тен-Сун тихонько вздохнул:
«Нет, Ме-Лаан. Я никогда не был великим. До недавнего времени я был самым убежденным сторонником традиций в своем поколении, и отличала меня лишь ненависть к людям. Теперь я стал величайшим преступником в истории нашего народа, но произошло это во многом благодаря случайности.
Это не величие. Это просто глупость».
21
Дему выжил.
Оказался одним из большинства — из тех пятнадцати процентов, что заболели, но не умерли. Вин сидела на крыше кабины, отведенной ей на борту узкой баржи, и машинально ощупывала сережку, доставшуюся от матери. Колоссы тащились вдоль канала, волоча вниз по течению баржи и лодки, нагруженные палатками, продовольствием, чистой водой. Некоторые пришлось освободить, переложив груз на плечи выживших солдат, а на борту разместить заболевших.
Вин перевела взгляд на нос узкой баржи. Там стоял Эленд и, как обычно, смотрел на запад. Он не выглядел подавленным. Он держался, как подобает королю — с прямой спиной и целеустремленным взглядом — и казался теперь совсем не тем человеком, которым был раньше. Густая борода, отросшие волосы, белый мундир — пусть не новый, зато не потрепанный, а чистый и яркий — настолько белый, насколько возможно в этом изменившемся мире. Он стал одеждой человека, который два года без перерыва воевал.
И все же слишком хорошо его знавшая, Вин чувствовала: что-то не так. Однако именно по той же причине была уверена, что сейчас он не захочет с ней об этом говорить.
Поднявшись, Вин спустилась на палубу, безотчетно воспламенив пьютер, чтобы усилить чувство равновесия, взяла со скамьи у борта книгу и тихонько села. Эленд в конце концов обязательно с ней заговорит — он всегда так делал. Пока что предстояло заняться кое-чем другим. Открыв книгу на отмеченной странице, Вин перечитала один из абзацев:
«Бездну необходимо уничтожить. Я видел ее, я чувствовал ее. Имя, которое ей дали, не отражает всей ее сути, как мне думается. Да, она глубока и безгранична, но она также ужасна. Многие не понимают, что она обладает самосознанием, но я ощущал ее разум в тех редких случаях, когда нам доводилось сталкиваться напрямую».
Минуту-другую Вин изучала страницу. За бортом — совсем рядом — текла покрытая хлопьями пепла вода канала.
Книга была дневником Аленди. Тысячу лет назад ее написал человек, который считал себя Героем Веков. Аленди не исполнил свое предназначение: один из слуг — Рашек — убил его и, забрав силу Источника Вознесения, стал Вседержителем.
История Аленди пугающе походила на собственную историю Вин. Она также сочла себя Героем Веков. Отправилась к Источнику, и ее предали. Однако предателем оказался не слуга, а та сила, что пребывала в заточении в Источнике. Сила, которая, как предполагала Вин, и вызвала к жизни пророчества о Герое Веков.
«Почему я все время возвращаюсь к этому абзацу?» — снова перечитывая написанное, подумала Вин.
Возможно, причина заключалась в словах Человека о том, что туман ее ненавидел. Вин чувствовала эту ненависть, а теперь стало совершенно ясно, что и Аленди ощущал то же самое.