Герои забытых побед

Вообще, по данным за 1808 год, лишь один одесский порт принял около 400 купеческих кораблей, а доходы городского бюджета составили 130 тысяч рублей. Чтобы понять грандиозность этой цифры, достаточно сказать, что фунт, т.е. 400 грамм, ржаного хлеба стоил в ту пору 1 копейку, фунт говядины — 4 копейки, поросёнок обходился покупателю в 60 копеек, а гусь — в 30 копеек. Всего за один целковый, т.е. рубль, на базаре можно было накупить две огромные корзины всякой снеди.

С 1803 по 1810 год в Одессе не было ни одного случая банкротства, в то время как капиталы некоторых местных купцов измерялись уже сотнями тысяч рублей. Город был воистину золотым дном для всякого, кто делал там свой бизнес. О размахе торговой деятельности в Одессе говорит уже то, что в 1808 году в городе был учреждён Коммерческий суд, призванный разрешать многочисленные споры и тяжбы между участниками торгового процесса.

В 1817 году Одессе был дарован режим свободной (т.е. беспошлинной!) торговли «порто-франко». Статус «порто-франко» способствовал сказочно быстрому превращению Одессы в третий по величине и по значимости город всей Российской империи. Достаточно сказать, что в 1836 году чистый доход одесского бюджета превышал общую валовую выручку ВСЕХ российских городов, за исключением Петербурга и Москвы.

По данным одесского историка Ростислава Александрова, экспорт хлеба из одного лишь одесского порта был больше, чем из всех портов Соединённых Штатов Америки! Немногим меньшим был экспорт сахара и других российских товаров. На гребне «хлебного бума» только в одной Одессе появилось 11 новых «миллионщиков», т.е. купцов-предпринимателей, чей торговый оборот превысил миллион серебряных рублей. А обороты торговых домов Константина Папудова, Ивана Ралли, Павла Ираклиди превысили 2 миллиона рублей. Лидировал же в этом «соревновании» торговый дом купца 1-й гильдии Фёдора Родоконаки — 4 миллиона рублей оборота. Вообще же список богатейших одесских купцов включал 121 фамилию, среди них Рафалович, Вагнер, Масс, Мавро и другие.

Казалось бы, богатеют купцы — богатеет держава, что же здесь плохого? Однако всё дело было в том, что размеры коррупции и воровства в черноморских портах были поистине фантастические.

Необходимость наведения строжайшего порядка в сфере экспорта хлеба диктовалась непростой международной ситуацией и катастрофическим падением экспорта хлеба в целом. Историк В. Брюханов пишет: «Ещё политика Наполеона, пытавшегося установить „континентальную блокаду“, сильно ударила по международной торговле. Поскольку она проводилась не один год, то всюду в Европе создались национальные и региональные рынки, защищённые от иностранной конкуренции. С падением Наполеона пали и все установленные им запреты. Запасы, не находившие сбыта внутри стран-производителей, были выброшены на международный рынок. Соответственно покатились вниз цены: на зерно, в частности, на Берлинской бирже — в три раза за несколько лет. И, о ужас! — волна банкротств, охватившая всю Европу, мгновенно доказала, что без таможенной защиты долее существовать невозможно».

Дружной ответной волной все государства, защищая каждое свою собственную экономику, воздвигали таможенные барьеры — покруче наполеоновских. Это также сказалось на вывозе сельхозпродуктов из России, занявших преобладающую роль в российском экспорте — взамен чугуна в донаполеоновскую эпоху.

Падение вывоза имело прямо-таки роковые результаты. В 1817 году экспорт зерна из России составил 143,2 млн. пудов, в 1820 году — только 38,2, а в 1824 году упал до 11,9 млн. пудов… В 1817–1825 годах сокращение экспорта было прямым ударом по и без того небогатым помещичьим карманам. Кризис сбыта зерна и падение покупательной способности потребителей ударил и по российской промышленности.

Резко ухудшалось финансовое положение государства: только с 1820 года по 1822 год государственный доход сократился с 475,5 млн. руб. (ассигнациями) до 399,0 млн. Соответственно дефицит бюджета вырос тогда же с 24,3 млн. до 57,6 млн. Осенью 1825 года министр финансов Канкрин писал к Аракчееву: «Внутреннее положение промышленности от низости цен на хлеб постепенно делается хуже, я, наконец, начинаю терять и дух. Денег нет».