Всю свою энергию после пострига мать Мария отдает общественной деятельности, заботам о бедствующих эмигрантах. Она организовала общежитие и санаторий для туберкулезных больных, создала братство «Православное дело», которое стало центром социальной и духовной помощи нуждающимся. Кроме того, она активно участвовала в работе Религиозно-философской академии, руководимой выдающимся русским философом Николаем Бердяевым, в деятельности православной общины на окраине Парижа.
В одном из стихотворений она так определила тогда свое жизненное кредо:
Когда уже в оккупированной Франции мать Мария узнала, что Гитлер напал на Россию, с нею произошло как бы второе преображение. Она стала жить только мыслями о своей Родине. «Я не боюсь за Россию, – уверенно произнесла мать Мария в те дни. – Я знаю, что она победит. Наступит день, когда мы узнаем по радио, что советская авиация уничтожила Берлин. Потом будет русский период истории… Все возможности открыты. России предстоит великое будущее, но какой океан крови!».
Русская монахиня налаживает тайную связь с французским Сопротивлением, укрывает советских военнопленных, спасает преследуемых гитлеровцами французских евреев, выдавая им ложные свидетельства о крещении, укрывая их и переправляя в провинцию. За время оккупации она спасла так от смерти сотни людей.
Однако вскоре на отважную монахиню донесли в гестапо, мать Марию арестовали и отправили в страшный концлагерь Равенсбрюк. Ее сына Юрия арестовали за день до ареста матери. Но сначала предложили службу в армии Власова, но он решительно отказался. Тогда его отвезли в Бухенвальд, а потом в страшный лагерь Дора, где под землей строили ракеты «ФАУ-2». Там погибали все…
А мать Мария даже в лагере не сдалась. Помогала другим заключенным, чем могла, писала стихи и воспоминания, которые были опубликованы. Выжившие узницы вспоминали о ней потом, как о необыкновенно бесстрашной женщине. Историки считают, что есть две версии гибели матери Марии. По одной, ее в результате «селекции» отправили в газовую камеру и потом сожгли в печах. По другой, она сама вступила в группу заключенных, отобранных для уничтожения. Словно предвидя такой конец, мать Мария еще в 1934 году отметила в записной книжке: «Есть два способа жить. Совершенно законно и почтенно ходить по суше – мерить, взвешивать, предвидеть. Но можно ходить по водам. Тогда нельзя мерить и предвидеть, надо только все время верить…». Подвиг русской монахини и эмигрантки оценили даже в СССР. Мать Мария была награждена посмертно орденом Отечественной войны.
Икона Великого князя
Незримые нити истории связывают порой самых разных людей и их вещи. Так удивительным образом соединены церковь преподобного Серафима Саровского на Серафимовском кладбище в Петербурге, Великий князь Михаил Александрович и его дворец на Английской набережной. Их соединяет старинная икона Божьей Матери Казанской, о необыкновенной судьбе которой рассказал в вышедшей недавно книге ’’Икона великого князя» игумен Митрофан, а в прошлом – офицер советского Военно-морского флота Баданин.
Эта икона хранится в правом пределе церкви у клироса. Отражая колеблющейся свет свечей, из церковного сумрака на нас взирает печальный лик Царицы Небесной, обрамленный старинным серебряным окладом с богатой чеканкой. Под ризой – авторская надпись иконописца: «1888 года, февраля 5 дня написан сей образ». А принадлежала эта икона семье Романовых, а точнее, Великому князю Михаилу Романову, младшему брату Николая II. Дед игумена Митрофана – Степан Пименов, служил на царском флоте, а когда вышел в отставку, был взят на работу во дворец Михаила Александровича. Во время революционной смуты, когда пьяные банды грабили особняки знати, Степан Пименов тайно вынес икону из дворца и спрятал ее у себя дома. Много лет его семья хранила реликвию, рискуя жизнью, – за малейшую связь с царской фамилией в те времена безжалостно расстреливали, а в 1959 году пожертвовала ее храму на Серафимовском кладбище.
Михаил Александрович был младшим сыном в семье Александра III. Дети императора воспитывались в строгости и жили скромно. Спали на простых солдатских койках. Самым роскошным предметом обстановки была усыпанная жемчугом икона Божьей Матери. Утром им подавали овсяную кашу, и чувство голода не покидало их. «Мне фарфора не нужно. Мне нужны нормальные русские дети. Подерутся – пожалуйста. Но доказчику – первый кнут. Это самое первое мое требование», – строго инструктировал воспитателей император.