Герой жестокого романа

– Не почему-то, а потому, что я похожа на свою мать, – твердо сказала я, глядя в глаза экономке. – Она бывала тут?

– Нет, – покачала головой Елена Ивановна. – Ксения, простите меня… И только не говорите Петру Петровичу, что я так вас назвала…

Елена Ивановна, как мне показалось, не только смутилась, но и немножко боялась. С другой стороны, ее, похоже, разбирало любопытство. Еще бы: наверное, тут очень скучно…

Я постаралась разрядить обстановку и расположить Елену Ивановну к себе, помочь ей расслабиться. Конечно, я преследовала корыстные цели: меня интересовали отношения моей матери и Багаева.

– Вы не выдадите никаких тайн, – сказала я. – Мама умерла. Чуть больше месяца назад.

– Ох! – опять дотронулась Елена Ивановна до пышной груди.

У меня на глаза навернулись слезы, Елена Ивановна тут же вскочила и извлекла из одного из кухонных шкафов бутыль (литра на три) с наливкой собственного изготовления. Мы помянули маму, потом выпили за знакомство, Елена Ивановна рассказала мне чуть ли не всю историю своей жизни. Оказалось, что она – жена (вернее, вдова) военного, который погиб восемнадцать лет назад. После смерти мужа вернулась в родной город, а как-то летом, когда гостила у родственников в соседней деревне, услышала, что для недавно возведенного особняка ищут экономку, которая постоянно проживала бы за городом. Елена Ивановна решила сходить и познакомиться с хозяином. Петр Петрович ее тут же принял на работу. С тех пор она здесь.

– Вам не скучно? – спросила я.

– Я привыкла, Ксения. Вы понимаете, у моих подруг юности – уже взрослые дети, внуки. А у меня… Детей, к сожалению, не было. Мне тяжело общаться с подругами. Хотя я иногда и езжу в гости. Но редко. А тут – я хозяйка. Петр Петрович бывает где-то раз в неделю. Приезжает, я ему баньку топлю, или Сережа топит. Когда с друзьями, когда один. Ну то есть с мальчиками со своими. А так… Я телевизор смотрю, читаю много. Раз в две недели езжу в город книги покупать. Мне же одна книжка на вечер. Летом за грибами хожу, за ягодами. Соленьями-вареньями занимаюсь. Мне не нужна другая жизнь. Я не представляю, как теперь пошла бы на работу с девяти до шести.

Но меня, естественно, интересовало, откуда Елена Ивановна могла знать про мою мать – если, по ее утверждению, она в этом доме никогда не была.

– Ксенечка, только не говорите Петру Петровичу…

– Ну что вы, Елена Ивановна! – заверила я ее. – Зачем мне ему вообще что-либо говорить? Я даже не знаю, будет ли он со мной разговаривать…

– Простите, а вы тут… в какой роли?

Я задумалась. Хотелось бы мне самой это знать.

– Вы… ну как бы это сказать… подруга Петра Петровича?

Подобная идея вызвала у меня приступ смеха. Мы еще выпили наливочки, и я сообщила Елене Ивановне, что я – подруга Саши, того мужчины, что сегодня меня сюда доставил и собирается приехать вечером и тут заночевать.

– А…

Елена Ивановна глубоко задумалась. Потом внезапно резко подняла на меня голову и сказала:

– Пойдемте!

Сгорая от любопытства, я тут же последовала за женщиной.

Мы оказались в комнате, которую я назвала бы кабинетом. Правда, в современном кабинете, по моим понятиям, должен был бы быть компьютер, но Петр Петрович все-таки – человек старой формации.

Елена Ивановна открыла низ секретера (мебель здесь была не новомодная, а, я бы сказала, годов семидесятых) и извлекла оттуда огромный альбом. Мы проследовали назад в кухню, где, усевшись рядом на стульях, стали рассматривать черно-белые фотографии. Ни у нас дома, ни у кого из моих подруг они не были так любовно разложены по альбомам и подписаны. Новые, «кодаковские» – да, старые же обычно или хранились в коробках, или грудой лежали в альбоме. По крайней мере, такой тематической подборки черно-белых снимков мне видеть не доводилось.

В основном на них фигурировал Петр Петрович, только с пышной шевелюрой и без животика. Надо отдать ему должное, в молодости он был очень ничего, я сама остановила бы на нем взгляд (и не один раз), если бы встретила лет этак двадцать – двадцать пять назад. Как раз тогда, когда с ним познакомилась моя мама.

Она тоже тут была. И у меня в очередной раз потекли слезы, даже пришлось на какое-то время отложить альбом в сторону, чтобы не закапать фотографии. Елена Ивановна тут же разлила нам еще по наливочке, мы опять с ней выпили. Она тоже пустила слезу. Я порыдала на ее пышной груди.

Под каждым снимком моей мамы (или одной, или на пару с Багаевым) были подписи: «Анечка в Сочи», «Мы с Анечкой в Комарово», «Анечка…», «Мы с Анечкой…».

Таких у нас дома не было.

Глядя на них, я видела, что сейчас являюсь просто маминой копией. Ведь ей здесь было примерно столько, сколько мне сейчас.