Весьма изобразительным, оригинальным в подробностях является славянский по национальной тенденции рассказ о взятии Олегом Константинополя под 997 годом летописи. Когда Олег пришел к «Цесарю-городу» с двумя тысячами «кораблей», греки заперли (цепью) гавань («Суд») и затворили городские ворота. Высадившись, Олег велел воинам вытащить корабли на берег. И войска его произвели сильное опустошение в окрестностях города: «разбита многи палаты и церкви», пленников «посекаху», «мучаху», «расстреляху», «и ина многу зла творяху Русь греком, еликоже ратнии творят». И велел Олег воинам своим «колеса изделати» и поставить на них корабли. Когда поднялся попутный ветер, паруса надулись и корабли с поля пошли к городу. Видя это, греки испугались и послали к Олегу со словами: не губи города, мы обяжемся тебе данью, какую захочешь. Олег остановил воинов, и греки вынесли ему съестные припасы (брашьно) и вино; но Олег не принял приношенья, ибо оно было отравлено. Испугались греки и сказали: «Нет, это не Олег, но святой Димитрий, посланный против нас Богом». Следует пояснить, что христианский святой Димитрий считался патроном города Солуня, греческого по управлению, но славянского по населению своей области. Взяв с греков дань «на 2000 корабль, по 12 гривне на человек, а в корабли по 40 муж»,[2] — Олег велел своим воинам готовиться к отплытию: нашейте для Руси (т. е. для варягов) паруса шелковые, а для словен «кропиньны» (из тонкого полотна). Так и сделали. «И повеси щит свой на вратех, показуя победу, и поиде от Цесаря-града». Когда надулись паруса, — шелковые у Руси и «кропиньные» у словен, — то ветер разодрал их. И сказали словене: возьмем-ка мы свои толстины, не даются словенам эти паруса («имем ся своим толстинам, не даны суть Словеном пре»). И пришел Олег в Киев, принеся с собою золото и шелковые ткани, и овощи, и вина, и всякие предметы роскоши («всяко узорочье»). И прозвали люди Олега «вещим», ибо были язычники и невежды: и «прозваша Олега вещий, бяху бо людие погани и невегласи». Эпизод с парусами, очевидно, принадлежал перу «словенина», то есть жителя Новгородской области, ревниво относившегося к варягам и демократически несклонного к византийской роскоши.
Об усобицах детей Святослава летопись не сохранила развитых новелл; остались только краткие заметки о событиях, судя по жизненным деталям, действительно происходивших.
Походы самого Владимира Святославича дали сюжет двум рассказам Начальной летописи. Один из них представляет собою совершенно оформленную новеллу, целостную, художественно изложенную и полную драматизма. Это — повесть о Рогнеде. Содержание повести таково. Пришел из-заморья Рогволод и осел в Полоцке. Наступила Владимиру пора жениться, и он посватался за дочь Рогволода, Рогнеду. Гордая Рогнеда отказалась выйти за него замуж, сказав: «Не хочю розути робичича». Дело в том, что Владимир был побочным сыном Святослава от Малуши, ключницы его матери, княгини Ольги. «Не хочу Владимира, — сказала Рогнеда, — но Ярополка хочу», то есть подлинного княжича, старшего брата Владимира. Оскорбленный Владимир ополчился на Рогволода, взял Полоцк и овладел Рогнедой.
Другая летопись дает более полный вариант повести. Взяв Рогнеду себе в любовницы, Владимир отвел ей на прокормление город. Здесь родился у нее сын Изяслав. Рогнеда не могла забыть насилия и однажды, когда Владимир заснул подле нее, попыталась его зарезать. Случайно избежав смерти, Владимир решил казнить Рогнеду и велел ей ожидать на ложе в свадебном наряде. Между тем Рогнеда научила своего маленького сына Изяслава пойти навстречу отцу и сказать ему: «Неужели ты думаешь, что ты здесь один?» Так и случилось. Пристыженный Владимир, уже шедший с мечом к Рогнеде, отказался от намерения ее казнить. Рогнеда же была прозвана Гориславой.
В русской литературе, как письменной, так и устной, не встречается рассказа, столь насыщенного эффектными мотивами, хотя для некоторых деталей параллели есть. Например, отказ гордой красавицы выйти за неровню, сопровождаемый презрительным иносказанием (см. в повести о Василии Златовласом: «не терт-де калачь, не мят-де ремень, садится лычко к ремешку лицом»); насилие над пренебрегшей девицей (там же). Но попытка убить насильника во время его сна и особенно успешная защита младенцем своей матери путем инсценированного вызова отца на бой — единственны в своем роде. Наконец, совершенно изумительна цельность всего сюжета.
Только что приведенный нами более полный вариант повести о Рогнеде помещен в летописи лишь под 1128 годом, хотя по содержанию относится ко времени язычества: летописец сообщил его в объяснение вражды между изяславовыми и ярославовыми внуками. Прозвание Рогнеды «Гориславою» объясняется здесь горькой ее судьбой. Такое толкование поддерживает «Слово о полку Игореве», где отчество Олега Святославича изменено на «Гориславличь»: «Тъгда при Олзе Гориславличи сеяшется и растяшеть усобицами, погибашеть жизнь Даждьбожа внука».