Героическая тема в русском фольклоре

К Ивану Васильевичу пришли некие «Фрязи» (иноземцы) и взялись низложить град до основания — «наше есть дело сие». Они устроили 4 башни для стрельбы в город сверху и тайно повели подкопы. Святые Николай и Сергий показали чудесами близкое падение города. За три дня до взятия его жены казанские и красные девицы, готовясь к смерти, «от пещер своих излазящи и облачахуся в трисветлая своя одеяния златая, красующи и показующися Руским воем. И аша бо им мощно птицею или зверем метнувшеся со стены, летети и к ним бежати! Но несть льзе! И от утра даже и до вечера, по 3 дни, по стенам града хожаху, плачуще и гласом умильно рыдающе, с родом своим и со знаемыми прощающися, и видением наслаждахуся света сего сияния конечне».

Неудача повторных предложений казанцам покориться привели Ивана Васильевича в ярость; велев готовиться к приступу, он отобрал для этого «юнош свирепосердых и крепкооружных полк велик» и приказал остальным войскам отойти от стен, а «хитрецом во глубокия рвы, в подкопныя, под крепкия стен Казанския бочки со огненным зелием подкачивати». На другой день Иван Васильевич распорядился «до зари» служить заутреню и молебен и на «солнечном всходе» литургию; вместе с ним все воины исповедались и причастились «и приготовишася чисти к подвигу смертному приступите». Объехав войска и укрепив их речью, Иван Васильевич повелел «во рвех глубоких зажигати свирепое зелие огненное». Видя отход русских от стен, казанцы сочли его за конечное отступление, «радоватися и веселитися почаша, лики творяще, и прелестный песни поюще, плещуще руками, и скачущи, и пляшущи, играющи в гусли своя, и в прегудница ударяющи, и грохотание велико творяще, и поносы, и смех и укоризны велики дающе руским людям воем, и погаными свиноядцы называюще их…» «И егда зажжено бысть огненное зелье в ровех, священнику же чтушу на молебне святое Евангелие и конец того возгласившу: „и будет едино стадо и един пастырь“… в той час абие возгреме земля… и потрясеся место все, идеже стояще град, и позабыхуся стены градныя, и вмале весь град не паде от основания. И вышед ис под градных пещер и сойдеся во едино место, и возвысися пламень до облак шумящ и клокочущи, аки некия великия реки, силный прах, яко и Руским воем смятитися от страха и далечь от града бежати, и прорва крепкия стены градныя прясло едино, а в другом же месте, от Булака саженей с десяток, и тайник подня, и понесе на высоту великое древне, на высоту с людми, яко сено и прах ветром… Видевше же се воеводы великого полка… наполнишася духа храбра, и вострубиша воя их в ратчыя трубы и в сурны во многия и удариша в накры, весть подающи и протчим полком всем, да готовятся скоро. Царь же князь великий… аки пардус ярости наполнився бранныя, и всед на избранный свой конь с мечем своим и скача вопияше воеводам, мечем маша: что долго стоите, бездельны, се присепе время потружатися мал час и обрести вечную славу, — и хоте в ярости дерзнути с воеводами сам итти к приступу в велицем полце и собою дати храбрости начало всем, но удержаша воеводы нудма и воли ему не даша, да не грех кой случится»…

Далее подробно описывается вторжение русских на стены, в проломы и в ворота. «И потопташа Казанцов Русь и вогнаша их в улицы града, биюще и сецаху Казанцов, не зело много им не успевающим скакати по всем местом граду, всюду врат и проломов брещи и битися со всеми не могущим, яко уже полон град Руси, аки мышца насыпано»… Изображается смятение и отчаяние казанцев: «где есть ныне сокрыемся от злыя Руси. Приидоша бо к нам гости немилыя и наливают нам пити горькую чашу смертную, ею же мы иногда часто черпахом им, от них же ныне сами тая же горькия пития смертныя неволею испиваем». Считая виновником своей гибели Чапкуна как упорного противника соглашения с Москвой, казанцы убили его, каялись, заявляли о своей покорности московскому царю и молили о пощаде. Иван Васильевич сжалился, но невозможно было унять воинов от избиения. Три тысячи конных казанцев прорвались за Казань-реку «и хотяше пробитися сквозе Руских полков, убежати в Нагаи, и скочиша, аки зверие в осоку, и ту их окружи Руская сила, и осыпаша их аки пчела, не дадуще прозрети, и многих вой Руских убиша, и сами туже умроша, храбрыя, похвально на земле своей».

Образно и гиперболически описывается опустошение Казани, расхищение сокровищ и плен. Некий «княжий отрок», ворвавшись с воинами грабить мечеть цареву, полную драгоценностями, нашел там среди «иереев», князей и красавиц самого казанского царя, переряженного в «худые ризы» и приготовившегося бежать ночью. Приближенные царя помешали воинам убить его согласно запрещению «самодержца». Иван Васильевич велел провести его на коне по всем полкам и затем «брещи во ослабе и в покое велицем». Когда рязанский воевода сообщил царю Ивану подсчет побитых казанских людей (боле 190 000), тот «позабыв главою своею и рече: воистину сии людие, буи и немудри, крепци быша и силни, и самовольне умроша, не покоришася воли моей» (ср. речь Магомета у Искандера).