Героические злоключения Бальтазара Кобера

– Ты, последний из людей, – сказал кто-то, находившийся сзади меня, – прекрати расспрашивать невежество! Слушай! Ибо мир не может осветить мир, он может только добавить свою тьму к его тьме. Убери свои глаза из своего взгляда, и ты увидишь. Разве ты происходишь не из мира, который не уступает этому миру? И именно этот мир от тебя отделяется. Это он, не теряя свою невинность, твердеет, околдовывая свет; это он распался на миллиарды пылинок в чужих пространствах и времени, рассеяв единую ясность на множество изолированных искр. Таким образом, в этом теле заключено другое тело, в этом мире заключен другой мир. Слушай из глубины своей темницы этот голос, более древний и более новый, нежели самая древняя память, более древняя и более новая, чем миг, который всегда присутствует, который ты преследуешь, который тебе предшествует. Слушай!

И я услышал голос, звонкий и прозрачный, словно вода из горного источника, и увидел в нежном и хрупком, словно утреннем, свете девушку, чьими распущенными волосами играл ветерок. Она говорила:

– Прежде чем я возникла, ничего не возникло. Я была внутри спрятанного Бога. Это благодаря мне он надумал возникнуть. Я – капля воды, из которой образовалась вода небесная и вода земная. Я – семечко, из которого проросло дерево первого сада. Когда все опрокидывалось во тьме, я оставалась всему опорой, и нет ничего извне, чего бы я не носила внутри, и нет ничего внутри, чего бы я не имела извне, потому что для меня не существует ни извне, ни внутри, а только вечное начало.

– А я, – сказал я, опустив голову, – я вот разрезанный пополам в этот момент, и, когда я говорю, мои слова падают в молчание, присоединяясь к тем, которых я еще не произнес. Я брожу, но куда мне идти – безразлично! Я направляюсь к темному забытью стихий. Все наново начинается и все останавливается. Ибо если месяцы и поры года уходят и исчезают, то скоро они уже не будут возвращаться. Для этого достаточно, чтобы я не был.

Она отвечала:

– Со всех кож, которые тебя покрывают, отрежь по кусочку, выброси подальше эти содранные с тебя полоски, и они забродят. Твои мысли имеют запах, исходящий из твоего рта, а твой рот смердит могилой. Многие мертвецы должны умереть, те, которые могут жить, лишь убивая жизнь, но ты путаешь то, что кишит, и то, что зарождается, ты предпочитаешь стекляшки лампе. Свет, которому ты слепо веришь, не является светом, это холодные факелы на черной воде бездны. Этот свет есть отрицание света; лучше уж могила, чем эта ложь; лучше уж небытие, чем эта видимость.

Приблизившись к девушке, я увидел, что лучи утреннего солнца проходят сквозь ее тело, как будто они – и тело, и лучи – были более прозрачны и более неощутимы, чем воздух. Я спросил:

– Ты, дева на границе миров, в какие пропасти ты упала и какой взгляд в моем взгляде различает тебя сквозь великое множество возведенных стен в твоей первобытной наготе? Какая дрожь пробегает по твоим рукам? Какой ветерок, прилетевший из какого океана, развевает твои волосы? Но уже на мои изумленные глаза опускаются свинцовые веки.

Она сказала:

– Я – корабль и мачта, я – парус и ветер. Я – вода, я – соль, и в моем лоне обитают рыбы. Звезды в небе собираются на мой зов. Но твои веки опущены. Ты снова на этом мертвом светиле в этом свете цвета морской волны, где никто не знает моря без горизонта. Бедный брат, заброшенный в эти дебри и вспоминающий о безбрежном пространстве, ты меня любишь?

Я не смог разомкнуть губы. Ни один звук не вышел из моего горла.

Она повторила:

– Ты меня любишь?

А я, алчный и раненый, я оставался нем, пока постепенно видение девушки не исчезло.

В этот момент мужской голос произнес позади меня:

– Последний из людей, будь этой женщиной!

Я прошел вперед и вновь ее увидел – она шла впереди меня.

– Иди! – приказал голос.

Я продвинулся еще дальше, а она, не оборачиваясь, шла впереди меня. Вот так шагал я, следуя за светящейся тенью, которая двигалась впереди, – ее длинные волосы рассыпались по плечам, своими босыми ногами она почти не касалась земли. И пока я шагал, глубокое спокойствие овладело мной.

Мы прошли столько миров, что я не смог бы их сосчитать, и везде были неподвижность и немота смерти. Наконец мы вошли в лес, в котором я когда-то уже был, и чудовище в сто тысяч голов показалось опять, выплевывая потоки огня и воя с хмельной силой ненависти. Но когда оно увидело ту, которая шла впереди меня, оно сразу же прекратило реветь и легло, как ложится верный пес у ног своего хозяина, когда тот возвращается домой.

– Вот видишь, – сказал могучий голос, везде меня сопровождавший, – эта женщина имеет всю власть над вселенной, которая, хоть и изуродована, но себя помнит.

И в самом деле, чудовище разрешило нам пройти, выказывая все знаки подчинения и почтения, обильные слезы струились из его грустных очей, а голос продолжал:

– Оно вспоминает о счастливых временах, когда оно клало свою морду этой женщине на колени, а она ласково теребила его взлохмаченную шерсть.