Героический рейд 20-й

Можно было бы рассказать о сотнях особо отличившихся наших бойцов и командиров, которые сбили спесь с «псов-рыцарей».

Когда выбили немецко-фашистских захватчиков из Калача, солнце было на закате. Угасал горячий день. Над Доном наступила тишина. На высотках, окраинах и в степи оставшиеся в живых хоронили своих боевых друзей. Сердца бойцов были полны великой мести.

— Мы не забудем вас, дорогие. Враг заплатит за вас сполна…

На КП бригады меня встретил радостный майор Турбин:

— Товарищ полковник, вас вызывает к рации врио начальник штаба 62-й армии полковник Камынин.

Я подошел к рации:

— Слушаю.

— Это вы, товарищ, Ильин? Говорит полковник Камынин. Где вы сейчас находитесь?

— Да, это я. Но для меня непонятен ваш вопрос. Мы находимся в городе Калаче и удерживаем его и переправу.

— Позволь-позволь, как в Калаче, там же немцы?

— Нет, — отвечаю я, — мы немцам город и переправу не отдавали и не отдадим. Они два раза занимали полгорода, но в кровопролитных схватках бригада вышибла их из Калача. Они несколько раз пытались десантом захватить плацдарм на нашем берегу, а в прошедшую ночь даже восстановили мост. Но мы сбросили врага в воду, а мост снова разрушили. Все эти дни мы не получали от вас никаких приказов, на наши позывные вы не отвечали. Мы ведем тяжелейшие бои. Противнику нанесли большие потери в живой силе и технике, но и у нас…

Камынин перебил меня:

— Да, да, я вас понимаю, товарищ Ильин. Подождите немного у рации, доложу Военному совету.

Через три минуты Камынин снова заговорил:

— Скажи, товарищ Ильин, а где твой КП?

Я, конечно, понял из этого вопроса, что исполняющий обязанности командующего 62-й армией генерал-майор Николай Иванович Крылов и член Военного совета дивизионный комиссар Кузьма Акимович Гуров никак не хотят верить, что Калач в руках бригады, так как с 23 августа они считали, что город захвачен гитлеровцами, и сообщили об этом в штаб фронта, а оттуда в Москву. А тут вдруг Ильин говорит, что 20-я мотострелковая бригада удерживает Калач. Правду ли он говорит? Поэтому я ответил на вопрос Камынина так:

— Мой командный пункт находится на юго-западной окраине города, но место его прошу не уточнять потому, что КП немцы ищут.

— Хорошо, подожди еще минутку у аппарата.

И снова минуты две молчание, а затем он продолжил:

— Товарищ Ильин! Военный совет благодарит тебя. Передай благодарность личному составу и держись, дорогой.

На этом наш разговор закончился. «Значит, надо держаться, — подумал я. — Хорошо, что Военный совет знает теперь, где находится бригада и, может быть, окажет какую-либо поддержку».

После этого я попросил Игната Турбина и Романа Михайленко, чтобы они сообщили личному составу, что Военный совет армии за проявленный героизм и отвагу воинам бригады вынес благодарность и приказал удерживать Калач и переправу. Затем мы занялись подсчетом потерь. Оказалось, что в бригаде осталось со мной вместе 128 человек, 8 пушек, 8 минометов и 9 пулеметов. Мне ясно было, что если противник повторит еще одну атаку, мы хотя и будем драться до последнего вздоха, он раздавит нас.

Начальник штаба приказал собрать на совещание руководящий состав бригады: начальника политотдела майора Николая Михайловича Бурова, командующего артиллерией К. С. Парфенова, В. П. Узянова, В. И. Ерхова, И. К. Тарана, подполковника Гаврилова, комиссаров частей В. А. Шубина, А. Н. Осипова, М. М. Ковалева и других.

На совещании я сказал, что Военный совет 62-й армии знает, как бригада дралась, удерживая Калач и переправу, приказал и дальше выполнять эту задачу. Но у нас осталось мизерное количество людей, и нам надо так распределить красноармейцев по траншеям, чтобы они в случае атаки противника, стреляя с одного места, немедленно перебегали на другое, показывая немцам, что в траншеях нас еще много. Приказал большинство тяжелых пулеметов поставить на косоприцельный и кинжальный огонь, а на артиллеристов Парфенова, Узянова и Ерхова возложил ответственность за оборону. Их артиллерийский и минометный огонь должен везде помогать мотострелкам уничтожать врага.

На этом короткое совещание закончилось. Все стали готовиться к последней и решающей схватке с противником. Строили перед траншеями заграждения, умело расставляя огневые средства. Даже успели провести партийно-комсомольское собрание, с вопросом о передовой роли коммунистов и комсомольцев в решающем бою.

Прошла еще одна ночь, и снова встал рассвет в тревогах и заботах. За три недели жесточайших боев в тылу противника, оторванные от штаба армии и от своих соседей, мы ни на шаг не отступили от Калача.

Утром я немного заснул, но вскоре проснулся. Кругом стояла тишина. Солнце уже вышло из-за горизонта. Нигде ни выстрела. «Что-то фашисты затеяли», — подумал я, как вдруг Турбин из-за кустов кричит:

— Товарищ полковник, вас кто-то вызывает к телефону, но мне не говорят, зачем и кто просит.

Я подошел к аппарату:

— Я вас слушаю, что вы хотите?

В ответ услышал на чистом русском языке:

— Слушайте, полковник, что вы деретесь здесь, в Калаче, и проливаете зря кровь? Все ваши части давно уже в Сталинграде. Уходите скорей.

Я спросил: