— В том, что я просто в ней живу. Мне не нравится вот такая вода. — Утопленница наклонилась и своей тонкой ладонью зачерпнула из ручья. — Серая. Мне больше по душе, когда она голубая и играет солнечными зайчиками. Но это тоже вода, и без неё мне никак.
Я грустно рассмеялся.
— Что смешного?
— Ничего. Просто ты права… а я…
— Что — ты?
— Не знаю.
Я действительно не знал. Я жив, я дышу. Всё не так плохо, как могло бы быть. Далеко не так. Но… человек, наверное, не может радоваться малому. Да, я жив, но радости никакой.
— Ты такой грустный, — тихо сказала Топлюша. — Кто-то умер? Твой друг?
— Умер. Не друг. Скорее даже враг, хоть он и не знал об этом. Просто… всё не так просто. Мы… нам… нас…
Вот так. Оставалось только сидеть и блеять. В голове ничего, только серость сегодняшнего дня.
— Я просто не хочу умирать, — сказал я, наконец.
— Смерть — это ещё не конец. Я же сижу с тобой.
— И что мне теперь тоже утопиться?
Кажется, это задело её. Но она всё равно сказала:
— Нет. Делай, что хочешь. Но это не такой плохой вариант. Мы останемся вместе. Навсегда.
Я слабо улыбнулся.
— Это вряд ли. Я, скорее всего, просто отброшу копыта. Навсегда. И в любом случае мне ещё хотелось бы побрыкаться. Хрен я просто так пойду в могилу.
— Это твой выбор.
— Мой.
Топлюша отстранилась. Она долго молчала, а я не знал, что сказать.
— Это твой выбор, — повторила утопленница. — И этот выбор не включает меня, я права?
Это было тяжело. Очень тяжело. Да, она бездушный моб. Или мёртвая девушка. Но легче от этого не становилось.
— Да, ты права.
Топлюша спрятала лицо в ладони. Я постарался обнять её за плечи, но она с силой вырвалась. Когда утопленница оторвала ладони от лица, из-за дождя я не смог понять плакала она или нет. Возможно, она просто не могла делать этого. Или, быть может, я слишком эгоцентричен. Кто я для неё? Миг, вспышка. Моя жизнь по сравнению с её, как жизнь хомячка. Жалко, когда он дохнет, но через какое-то время идёшь покупать другого, зная, что и он когда-нибудь отбросит копыта, но до этого ещё так долго…
Или, быть может, я слишком сильно жалел себя, вместо того, чтобы жалеть её.
Топлюша поднялась с мокрой травы и наступила в ручей одной ногой. Я схватил её за руку, встал и, повернув к себе, поцеловал в губы. Это продолжалось секунду. Мягкие холодные пресные губы. Но они будто вдохнули в меня жизнь.
— Куда ты теперь?
— Обратно. Поживу одна… быть может… найду новых друзей.
— Я… желаю тебе…
— Я знаю. Спасибо. Тебе того же.
— Спасибо.
— Прощай, — сказала она.
— Прощай, — сказал я.
Топлюша вошла в ручей и нырнула. Как она это делает, ручей глубиной едва ли в ладонь. Я постоял ещё некоторое время, а после, развернувшись, ушёл.
На сердце была тоска. Но теперь она была светлой. Быть может, хоть у кого-то всё будет хорошо…
Я вернулся к нашему лагерю. Большая часть спала, под дождём, в одежде или доспехах. Владимир был на часах. На меня устало смотрел Алексей. Михаил тоже не спал, его широко раскрытые глаза были полны боли.
— Прогулялся?
— Да. Не хочешь? Я посижу с Мишей.
— А смысл? Кругом слякоть, холод… Уж лучше тут посидеть, хотя бы не чувствуешь одиночества. Почти не чувствуешь.
Я слабо улыбнулся. Алексей всегда проявлял чудеса хладнокровия. Не думал же я, что он ничего не чувствует? А ведь думал. Он — единственный, на кого я могу положиться в любой момент. И дело не только в том, что мы с ним почти с самого начала. Просто его уверенность придавала уверенности мне. Наверное, так и должно быть у друзей в этом паршивом мире.
— Тебе не кажется, что мы убиваем людей? — неожиданно спросил друид.
— Не думаешь же ты, что они люди?
— Не знаю.
— Я постоянно вспоминаю того засранца… ну, что ты прикончил. Прости, если тебе неприятно… ты?..
— Вспоминаю постоянно.
— Ага. Ясно. Прости.
— Ничего.
— Просто… Они как живые. Грустят, кричат, когда им больно. Теряются, когда не знают, что делать. В их венах течёт кровь, в глазах стоит ужас… Такого ведь не было. Вспомни первых неписей, им на всё было плевать, а эти…
— Из кабанов тоже текла кровь. А неписей мы больше резать и не пытались.
Алексей кашлянул, вытаскивая откуда-то из-за пазухи нож.
— Я пытался. Официантку в прошлой деревне. У неё тоже была кровь. Но убивать её… я не рискнул. Быть может, она отреспаунилась бы… Но всё равно страшно. Прости, что говорю это тебе…
— Убийце? — зло улыбнулся я. — Ничего. Тогда мы все убийцы.
— А что будет дальше… Когда…
— Дальше будет дальше, — раздался рядом голос Владимира. — А сейчас у нас гости.
Я вскочил, выхватывая тесак, но тут же сел обратно.
— Привет, — сказала Гая, хитро щурясь.
И она была не одна.
Глава 26
20
Если раньше наш лагерь был нагромождением сумок, брошенных под деревья, чтобы не промокли, то есть на лагерь не походил, то теперь он стал настоящим военным биваком. Его обнесли кольями, воткнутыми в землю, в центре, под прикрытием ветвей, разбили большую палатку, окружённую четырьмя большими кострами. Лагерь патрулировали трое человек, четыре лучника сидели на деревьях.