Героин

Потом мне становится так хорошо, что я на минутку засыпаю. А когда опять вижу Ками, оказывается, что он вообще не раздет. Он стоит над зеркалом и, не отрываясь, смотрит на меня. Меня посещает видение: Ками сидит на корточках, тужится и пытается посрать по моему приказанию, а я сижу и наблюдаю за его задним проходом в зеркале, не выходит ли оттуда какая-нибудь засохшая коричневая какашка. Я объясняю ему, что это такое маленькое наказание за тот ебучий кумыс и за то, что он тогда так у курился, что уснул возле запеченного коня. Но он все еще не шевелится.

Может, у него какое-то другое видение. Например такое: я, связанная по рукам и ногам, лежу, опершись щекой о коня, и сдуваю муравьев, которые копошатся у моей головы, а он прикладывает мне пистолет к виску и спрашивает, где героин.

Я опять просыпаюсь после нескольких секунд сна, но ничего не изменилось, потому что Ками все еще стоит возле меня. Я удобненько устраиваюсь в кресле, словно меня тут вовсе и нет. Потом говорю Ками, что это была шутка, а так как он продолжает на меня смотреть, я протягиваю ему фольгу. Мы делаем по три хапки и ему уже ничто не мешает, даже то, что я обвиваюсь вокруг него. Если бы я приказала ему тужиться над зеркалом, может, он бы и потужился, хотя сейчас он бы уж точно не посрал. Но он и не должен срать. Сейчас ему уже хорошо, почти так же, как и мне.

Ведь если обо мне речь, я всегда счастлив настоящим, наибольшим счастьем, таким большим, что ему дальше некуда увеличиваться. Но, собственно, именно поэтому я не могу сдержаться и каждому, действительно каждому, хочу это дать. Тем более что кто-то очень сильно это способен пережить. Как мой маленький, твердый Ками. Но существует же кто-нибудь еще более твердый, более испытанный. Такой если и сломается, то с кайфом.

Потом приходит Ломаный, то есть ребята докладывают мне, что нашли его, счастливого, на тротуаре под воротами. Я не могу удержаться, чтобы не выйти и не посмотреть на него. Его лицо со сломанным носом и ирокезом — это клевое зрелище, но не о том речь. Я хочу посмотреть на человека, которому хотелось полностью слиться с Императрицей Герой.

Когда я выхожу к нему, ему настолько хорошо, что даже разговаривать с ним тяжело. Впрочем, мне и не нужно с ним разговаривать, потому что мне так же хорошо, как и ему — даже еще лучше. Потому что мой организм сильнее и так легко не засыпает. Его большие глаза вытаращены на меня, он наверняка чувствует, что я целиком наполнен тем же, что и он. Возможно, он даже чувствует, что в моем случае нет ничего больше. Я приказываю парням отвезти его в наш подвал в центре и рассказать ему, что ему следует сделать, когда он будет менее счастливым.

Я возвращаюсь в комнату и включаю радио, то есть мою любимую с некоторых пор радиостанцию.

— Но это необходимо легализовать, — какой-то говнюк лает, как маленькие черные собачонки, по-моему, крысоловки.

— Да, правда, — говорит своим грубым голосом Мат, — это необходимо легализовать, потому что человек свободен и имеет право делать с собой все, что ему вздумается. Но почему ты так, ну, сильно кипятишься? Запрет курения может обозлить людей. Но особенно сильно обозлит тех, которые попросту хотят курить. Или ты тоже куришь?

Молчание. А потом раздается сигнал «занято».

— Хм, — задумывается Мат. — Неужели так трудно ответить на этот вопрос?

Я быстренько набираю номер студийного телефона для слушателей. Я уже выучил его наизусть, хотя звоню в первый раз.

— У нас звонок. Алло?

— Алло, — отвечаю я.

— Ты кто?

— Никто подобный тебе еще не звонил.

— Ооо. А как зовут-то тебя?

— Я — гера.

— Ты — коричневый порошочек?

— Нет. Я — это то, что ты чувствуешь после коричневого порошочка.

— И все? Ну и убогая же у тебя житуха.

— Убогая? Почему же тогда стольким людям хочется чувствовать то же, что чувствую я? Они хотят чувствовать это и ничего больше. Каждому из них хочется быть мной.

— Это вопрос вкуса. А может, ты нам скажешь, коричневый порошочек, хочешь ли ты быть легальным или нет?

— Думаю, что я не буду легальной или нелегальной, потому что скоро на самом деле уже не найдется человека, который мог бы меня запретить. Буду одна лишь я. Потому что людям больше всего хочется быть счастливыми. И поэтому все, в конце концов, придут ко мне.

— Я думаю, что ты своими словами рассмешила наших слушателей.

— Пускай они смеются. Но тебе лучше всех известно, что так и есть на самом деле. Можешь говорить, что тебе вздумается. Ты можешь сказать, например, что я — убийца. Или что я нудная. Но сможешь ли ты отрицать, что я дала тебе наибольшее счастье в мире и никто другой ничего подобного тебе никогда не даст?

Молчание.