Героиня мира (1989)

Если выпустить из рук его запястья, я скорей всего свалюсь на землю, где и останусь. Но ведь он не бросит меня, не отдаст на волю преследователей, я только лишний раз задержу его и, вероятно, ушибусь или поранюсь, а это ни к чему. И мне вовсе не хочется, чтобы меня сбыли с рук. Побуду с ним сколько можно и стану думать лишь об этом стремительном бегстве, о зеленых, рыжеватых и сиреневых холмах, об облаках в вышине…

Мы добрались до глыбы, которую Фенсер назвал каменной крестовиной. Покосившийся древний монолит. И, оглянувшись, поняли, что травля продолжается.

Фенсер зычно гаркнул. Ирменк рявкнул в ответ. Они тут же разъехались, и кони понеслись, пересекая склон холма, каждый в свою сторону. Мы выехали на другую дорогу, едва приметную овечью тропу, усыпанную вдобавок обломками породы после обвала, лошадь кидалась из стороны в сторону, а Фенсер гнал ее вперед и вдруг опять свернул с дороги на уходящий вверх склон.

Я вряд ли могла бы обернуться, и меня это вполне устраивало, пусть только он крепко-крепко меня держит, ведь мне уже кажется, что мы с ним слились воедино. Но Фенсер сказал:

— Восемь человек погнались за Ирменком. Они его боятся, и не зря. Четверо осталось на мою долю. — Спустя минуту он добавил: — Мне придется прикончить всех, если получится. Чтобы «Двексису» досталась пустая коробка из-под конфет…

Мы стрелой кинулись в лес. Запах растоптанных, как виноград, листьев, крокусов и молодых побегов шафрана захлестнул меня волной.

Наверное, какой-то звук вырвался из моего горла.

— Что такое? — спросил он. — Ты испугалась?

— Нет.

— А должна бы.

— Знаю.

Конь перескочил через ствол упавшего дерева, через сверкающий поток зеркальных осколков за ним и, резко свернув, вырвался на открытое место, залитое солнцем.

Мы взбирались все выше, на очередной вершине Фенсер оглянулся.

— Ну до чего же докучливые у нас поклонники. Наш конь почти выбился из сил. Там, наверху, у тополей… мы спешимся, пусть он бежит дальше налегке.

Конь задыхался, хрипя легкими. С одним седоком он продержался бы дольше. А кобыла, на которой скачет Ирменк, — каково ей приходится, ведь ее наездник — великан?

Мы миновали тополя; оказавшись за колышущейся завесой, Фенсер спешился и ссадил меня с коня. Потом шлепнул его по боку, и тот стремглав понесся прочь.

— Заберись вверх по склону, — велел он мне. — Заляг среди высокой травы. Постарайся, чтобы тебя не заметили. В крайнем случае, если я… попаду в сложное положение… ну, тебе лучше убежать. У тебя есть чем защищаться?

— Небольшой нож.

— Умница, Арадия. Пусти его в ход, если понадобится. И пусть совесть тебя не мучает: эти твари — адское отродье. Без них мир станет только лучше. — Он старался говорить, не проявляя чувств. Собственные доводы не убедили его, но я приободрилась.

Не тратя ни секунды на пререкания, я забралась наверх и распласталась среди зарослей аниса.

А Фенсер словно растворился среди стволов тополей, как лесной дух.

После стремительного, как водопад, движения дневной покой поверг меня в дрожь. Среди верхушек тополей трепетал ветер, солнечный свет разлетался на осколки и рассыпался кругом. А где-то извечным многоязыким голосом пел хор древесных лягушек: «Кекс-коакс-бре-кеке-кекс».

На фоне кардамонового облака плавал в небе ястреб.

И тут я услышала топот копыт.

Скакавшие впереди всадники — двое-четверо — пронеслись мимо, обламывая на скаку ветви. Они погнались за нашим конем, еще не понимая, что он так быстро мчится, потому что остался без седоков.

Еще двое ехали довольно медленно, они то ли что-то заподозрили, то ли устали.

Как будто золотисто-зеленая часть дерева отделилась, заскользила вниз и обрушилась на них. Оба наездника свалились с лошадей, причем один из них стянул за собой седло и стремена. Они покатились к корням тополей навстречу тени, внезапно послышался шум, который так же внезапно стих.

Мне не удалось ничего больше разглядеть, только как лошади попятились, вращая глазами, и, всхрапывая, забили копытами. Затем сверкнула белая рубашка Фен-сера, его волосы. Он выпрямился. Опять вспышка — нож; Фенсер отошел в сторону. Он спрыгнул на преследователей с дерева. Наверное, они уже мертвы. Там, в заснеженном лесу, чаврийцы зачастую прибегали к такой уловке.

Жуткая радость охватила меня; я сознавала, что она ужасна… Но в следующее мгновение опять раздался стук копыт — возвращались остальные.

Они промчались во весь опор вниз по склону, их четверо — нет, пятеро человек. Скакавший первым крикнул по-крониански со странным акцентом:

— Здесь, этот мерзавец здесь!

Затем он пискнул и, словно птица, взмыл в воздух, вытянув руки вперед, перекувырнулся и распластался прямо на пути у остальных. Из груди торчала рукоятка ножа Фенсера, она появилась там совсем внезапно, как будто выскочила из тела, а не воткнулась в него снаружи.

Волной во мне поднялась тошнота. Казалось, она передалась мне от Фенсера.

Лошади вскинулись на дыбы. Второй наездник попытался совладать с конем, но в это время человек со шпагой подбежал к нему, прыгнул как кошка и проткнул его клинком.

Они завопили, заголосили в слепой ярости и растерянности.