Героиня мира (1989)

Когда смотришь на тюрьму сверху, Дом Ночи превращается в плоскогорье, где царит день. Свет становится вездесущим. Я и позабыла, что он может в одно и то же время находиться повсюду, а не только в пределах каких-то рамок. Края шифера, коньки расположенных пониже крыш и уступы башен размыты, они наполовину растворились в огромной ложке, полной света. Я запрокинула голову, и мне открылась небесная кровля в вышине, стеклянное горение, сомкнувшееся над нами, а за парапетом — тлеющая, изогнувшаяся кольцом вокруг нас, изначальная синева моря.

Но тут я заметила нечто вроде росчерка пера на стекле.

Лишь через некоторое время я сообразила, что это такое.

Человек с соломенными волосами почувствовал, что я остановилась — он оглянулся и велел мне продолжать путь. Грибообразные стражи подтолкнули меня вперед.

Я больше не могла твердить слова заклинания. Темное пятно перекрыло мне сознание. Сверканию красоты и света не удавалось пробиться в мои глаза. Я очутилась взаперти, внутри механизма, который покорно двинулся дальше и понес меня с собой; очередная тень упала на меня: тень виселичных перекладин, вертикальной и горизонтальной.

Явился начальник. И его тень тоже. Эта непростительных размеров туша застыла между мной и солнцем.

— У вас волосы… — проговорил он, а затем: — Не важно. Вы умрете прямо так.

Я посмотрела на него, но не увидела. Я не помню его лица, не могу восстановить в памяти лица остальных, лишь это дерево смерти, которое высилось надо мной. И пахнет от него как от дерева, мертвого, сваленного топором.

Но вот они велят мне подняться по ступеням. Ничего не поделаешь, я забираюсь вверх. У меня под ногами — помеченное на помосте место, потом из-под него что-то откатят в сторону. Ко мне подходит начальник и объясняет механику процедуры. Он показывает мне веревку, тонкую, но очень упругую. Он говорит, что тонкая веревка, вероятно, поможет мне побыстрее умереть. А потом гном снимет слепок с моего лица. Мне не стоит из-за этого сердиться. Он говорит, или мне кажется, будто говорит: «Арадия, вы хорошенькая молодая женщина. Быть может, какой-то след красоты останется. Другие имели неприглядный вид. И ваша отвага кажется мне похвальной».

Его слова, краткое описание того, как меня повесят, прошли мимо меня. Я не сумела сосредоточиться. Может, попросить его повторить еще раз?

Я погрузилась в вакуум. Вся плоть во мне онемела, и я тоже. Я чувствую слабую боль в запястьях, их слишком туго перевязали. Но и она отступает.

Что-то внутри меня пронзительно вопит и молотит руками в отчаянной борьбе. Я очень рада, что это существо не в состоянии выбраться из меня. Теперь мне придется поверить в смерть. Богиня меня не услышала — но в этом виновата я сама. Я кричала недостаточно громко или произнесла не те слова… Что это? Да что же это? Они накинули петлю мне на шею, она царапнула щеки, а теперь провисла возле горла.

Шевеление во чреве. Словно мощный толчок крови в глубине тела — бессознательный ужас вспыхивает во мне, уносится прочь, — они подтягивают петлю, подгоняя ее по размеру, как драгоценное ожерелье.

Синяя бесконечность заполняет мой взор, человек, подтягивавший петлю, отходит от меня, и я вижу похожее на алмаз солнце.

Петля чересчур тугая, я пытаюсь поднять крепко перевязанные руки и поднести их к шее, но не могу, и тут я слышу медный гул, будто страх гремит во мне, и все, что есть на крыше, обращается в камень.

Я слышу чей-то голос:

— Колокол.

Начальник невозмутимо отвечает:

— Подойди к парапету и посмотри.

Я стою спиной к океану и не вижу происходящего. Алмазное солнце вытягивает меня из оболочки. Мне больно. Я вот-вот расплачусь. Но стараюсь сохранить спокойствие.

Кто-то кричит:

— Судно, на нем тулийцы!

И они начинают говорить по-тулийски, но я забыла этот язык. И совершенно не понимаю, что они с таким жаром обсуждают.

Начальник наплывает, словно гигантское желе, перегораживая солнце, а мне кажется, лучи просвечивают сквозь него, и его кости совсем прогнили, какие-то твари ползают по ним; он берется за веревку. Он повесит меня собственными руками, до того ему невтерпеж.

Колокол все бренчит, звон разлетается на осколки у меня в голове.

Начальник толкает меня в плечо, тут что-то не так. Петля исчезла с моей шеи. Он бормочет мне на ухо. Что же он сказал?

Колокол умолк. Благодарение богам, это было невыносимо.

Человек с соломенными волосами сует мне прямо в лицо чашку и несет по-тулийски какую-то ахинею. Опять вино? Просто вода. Я пью, чтобы он унялся.

Снова подняв голову, я обнаружила, что сижу на помосте под виселицей, на этаком жутком троне. У меня болтаются ноги, так и должно было случиться, но по иной причине. Мне захотелось постучать каблуками о боковую часть помоста.

Новый, безупречно аккуратный синий мундир показался на лестнице. Офицер в форме подошел к начальнику. У него светлые волосы, у этого офицера, хотя для тулийцев это не типично. Он остановился, глядя презрительно и холодно, разразился тирадой, держа руку на эфесе шпаги — традиционная поза. Второй рукой он неожиданно залепил начальнику пощечину.