Героиня мира (1989)

Выйдя на лестничную площадку, я смотрела без страха и без удивления, все еще пребывая во власти притупляющего восприятие кошмара.

Форму для ополченцев соорудили из того, что оказалось под рукой. Не сияющие шлемы с плюмажем, не эполеты и регалии, не шпаги, не начищенные до блеска сапоги — простая перевязь, словно кровавая лента на груди, а у капрала — красно-лиловый хохолок на шапке с козырьком.

К ним вышла тетушка Илайива. Взглянув на нее, они решили, что с ней следует обращаться почтительно.

— Вы ведь знаете, какое сложилось положение, мадам. Каждый дееспособный мужчина, если он не служит вне города, должен встать на его защиту.

— Выполняйте свой долг, — ответила она.

Тогда он вручил ей письмо. Официальное, с печатью города.

И пока они по всему дому собирали мальчиков, прислуживавших на кухне, а с ними прихватили и помощника эконома, настаивавшего (безрезультатно) на своей непригодности в силу хромоты, капрал продолжал рассказывать тетушке:

— На северных окраинах люди начали жечь леса. И пшеничные поля. Нельзя же, чтоб они достались этим уб… противнику. Еще сооружают баррикады и огневые позиции. Мадам, вы просто не узнали бы бульвары в северной части города. Там сняли всю брусчатку.

Он выглядел бодро, быть может, оттого, что упивался собственной бравадой, ценою в один серебряный пенни.

5

Раскаты прозвучали словно гром, но, проснувшись, я поняла, что это вовсе не гроза. Мне доводилось слышать грохот пушек прежде: всего лишь год назад на Поле Оригоса давали салют в честь короля. Тогда я оказалась гораздо ближе к пушкам, ведь меня водили посмотреть на праздник (меня постигло разочарование: мне не удалось разглядеть членов королевской семьи, я заметила лишь пену кружев да сверкание бриллиантов в экипажах). Для меня пушечные залпы, как и звучание гимнов в Пантеоне, означали праздник.

Однако в доме что-то неуловимо переменилось, а когда я без разрешения пробралась в комнату, выходившую окнами на Форум, мне стало видно, как выглядывающие из окон, стоящие на мостовой и на балконах люди указывают на север. А когда глухие раскаты донеслись снова, раздались аплодисменты.

Похоже, сазо, наши противники, явились и стоят у городских стен и насыпей, сооруженных из земли и брусчатки, украшенных городскими пушками. Теперь эти пушки шлют им свои приветствия.

На протяжении многих дней из северных провинций прибывали крытые повозки. Они доставляли провизию, а вместе с ней и лишние рты, которым она понадобится. Время от времени Форум пересекали фургоны и бездомные бродяги. Через него прогнали стадо овец, а позднее взволнованные служители юстиции пытались выгнать из здания суда заблудшую козу. Я наблюдала за всеми этими происшествиями из той же комнаты, расположенной напротив моей спальни. Я входила туда самовольно, без разрешения Илайивы. Теперь я совсем перестала с ней разговаривать, а после того, как у нас в доме закончился набор ополченцев, отказалась обедать в гостиной Сфинкса, и меня стали кормить обедом тоже в «комнате для игр». В той комнате, где я проводила немного времени за едой, а за «играми» еще меньше. Я подолгу спала, не вылезая из постели, а когда все же вставала, крадучись ходила по дому и, словно привидение, подслушивала у дверей, улавливая обрывки известий, почти совсем мне непонятных.

У меня создалось такое впечатление, будто кто-то затеял интригу, цель которой — помешать маме встретиться со мной, запугать меня и заставить усомниться в ней. Но я такого не допущу. И не пойду на переговоры с собственным врагом.

Начало осады явилось мне слышимо и зримо, меня охватил холодный тошнотворный страх. И все же в глубине моей души папа и мама по-прежнему танцевали друг с другом и посещали банкеты, и выезжали на пикники на край ущелья, и охотились в припорошенных снегом горах. Они в безопасности, если только я не выпущу их оттуда. Я за них в ответе, мне нельзя их подводить.

В первые два-три дня пушки не гремели подолгу. Они всякий раз смолкали с заходом солнца, чтобы не мешать нашему отдыху и нашим развлечениям.

В середине четвертого дня — я только-только встала — одна из самых молоденьких служанок Илайивы с истерическим криком промчалась по саду, держа в руках какой-то листок. Остальные служанки столпились вокруг нее. Лица их были бледны. Одна из них сказала: «Предатель какой-нибудь. Это ложь». Другая пожала плечами: «Вряд ли можно с уверенностью думать, будто эти скоты не решатся на такое».

Они повели охваченную истерикой девушку прочь, чтобы дать ей успокоительное, пока мадам ничего не услышала, и позабыли взять с собой бумажку.

Терзаясь страхом, я подкралась и взяла ее.

«Горожане, — значилось в ней, — предупреждаем вас: если вы не сдадитесь, сегодня в полночь противник начнет обстрел города. Перестаньте безумствовать, тем самым вы сохраните себе жизнь».

Они выслушали приветствия и теперь дадут на них ответ. Я слышала разговоры о том, что некоторые из памятников обшили лесами и укрыли одеялами. В Пантеоне и других высоких зданиях вынули из окон стекла.

До сих пор эти обрывки сведений казались ничего не значащими.

Мне не верилось в это.