Героиня мира (1989)

— Госпожа очень добра. Приношу Госпоже извинения за свое невежество в области здешних обычаев.

Она залилась переливчатым смехом.

— Милая девушка, — сказала она. И шутливо ткнула в мою сторону пальцем. Сегодня она надела кольца, в мою честь или по случаю появления вина.

О Кире Гурце никто не заговаривал. (Нет, он точно ничего не рассказывал мне о ней, он говорил о лесах и озере, о лебедях и волках или о Мельме. А прочем, часто ли я прислушивалась к его словам?)

Спустя некоторое время явился Мельм с вином, уже перелитым в графин из толстого хрусталя. Цвет напитка соответствовал его названию.

Мельм предупреждал меня заранее, что первый бокал следует поднести богу, поскольку это вино нацежено из бочек новой партии, урожая пятилетней давности.

Оно оказалось очень холодным и жгучим, выдержанным и сухим. Аромат как у цветов. Во рту остался двойственный привкус, очень стойкого и в то же время чистого вина, словно я испила воды из незамутненного источника.

— Славно, — сказала бабушка и причмокнула запавшими губами. Ее подернутые дымкой, зрячие глаза остановились на моем лице. — Когда вместе с выпавшим снегом здесь появлялись волки, мы выносили на улицу миску, для принца или короля стаи. Иной раз ему приходилось сражаться за нее. А потом он принимался лакать вино. В особенно скверные зимы они скребутся в двери дома: зала, гостиной, библиотеки и хозяйского кабинета — они выходят на дорожку, окружающую дом. Мельм покажет вам отметки. А иногда случается увидеть черного волка, который принадлежит к племени богов.

Не в силах сдержаться, я судорожно передернула плечами. Это доставило ей удовольствие.

Вскоре она вышла из-за стола.

Топаз ударил мне в голову, и пока она поднималась на галерею, я шепнула Мельму:

— Какая замечательная женщина!

Не знаю, что я при этом имела в виду; возможно, на меня просто напала сентиментальность, но Мельм то ли не принял мое замечание в расчет, то ли согласился с ним: он промолчал.

3

С розовых кустов облетели листья, ветры пробудились ото сна, и тогда я обнаружила в лесу храм Вульмардры.

С заходом солнца наступали долгие северные сумерки. Мне говорили, что в середине лета всю ночь не темнеет и полусвет стоит до самой зари, но я была тогда нездорова, и сама этого не видела. Теперь закат приходился на четыре часа, но в шесть можно было бродить вокруг озера по лужайкам, раскинувшимся под небом, похожим на синие стразы, из которых ювелиры делают фальшивые сапфиры. Все еще пели птицы. Скоро они улетят на юг, их песнями нужно запасаться, как фруктами и вином. Должно быть, здешние зимы безмолвны.

Предвестие зимы пробудило во мне неясный страх, опять. Это тень, оставшаяся после отступления. А лето тоже наводило на мысли о тревожном: даже в Крейз Хольне среди аромата роз и желтофиолей порой мне казалось, что я чувствую запах пороха. Тем не менее страхи мои лежали в доступных разуму пределах. Мне удавалось их побороть, и они угасали. Я шла среди росших кучками камышей, доходивших мне до пояса, мимо прогнувшихся мостков пристани. В тихих водах отражался раскрашенный дом; время от времени озерную гладь будоражили водяные курочки, отражение распадалось на части, а затем вновь возникало у них за спиной, целое и невредимое.

Черная гробница давнишнего владельца усадьбы Гурц не казалась мне воплощением смерти. Смерть — это широкое заснеженное поле; участок сада, где навалены бревна, пушка, залп… я отогнала смерть прочь и увидела в озере отражение перламутрового строения, стоявшего среди деревьев на восточном берегу; прежде я его не замечала.

Обойдя вокруг озера, я обнаружила за соснами липовую рощу. Деревья сбросили листву, и храм открылся взгляду.

Он был не больше черной гробницы, но бледно-сизого цвета; на восьми тонких колоннах, как на стебельках, покоилась похожая на верхушку яичной скорлупы кровля. Два куста сирени с голыми ветвями стояли на страже у входа. Капители колонн украшал фриз с изображениями женских фигур. Зимний мох, словно плющ, покрывал потрескавшийся пол. Пока липы не стряхнут листву, дом отсюда не виден. И сам храм в летнее время скрыт от взгляда.

Я прошла чуть-чуть вперед, поднялась на первую разбитую ступеньку. Мне не хотелось заходить внутрь. Алтарь обнесен цепями из побегов плюща, здесь недавно прибирали. Со склонившегося пшеничного колоса осыпается шелуха, разбросанные по алтарю цветы и виноградины пригодились в пищу дроздам и зябликам.

Там не оказалось статуи.

В прежние времена, на юге, где она звалась Вульмартис, а я была ребенком, я делала для нее все, что положено, по крайней мере когда это вменялось мне в обязанность. Но Вульмардра мне незнакома. Гурц говорил, что крестьянки ее почитают.

Быстрым движением я склонила голову.

Я повернулась, собравшись уходить, и вдруг мне показалось, будто чьи-то пальцы слегка коснулись моего плаща. В храме царила напряженная тишина, и от одного этого ощущения я подскочила как ужаленная. Я оглянулась — все выглядело по-прежнему.

— Принести тебе что-нибудь, владычица? — проговорила я вслух. И заметила, что меня бьет дрожь. — За мной еще остался долг?