Героиня мира

И тут я заметила, что выносившая помои девушка тоже здесь, она собирала мои вещи и белье с постели.

Он вывел меня из камеры. Ругаясь и ворча, девушка пошла следом.

Мы начали спускаться.

Мы спускались в каменный колодец лестницы.

Теперь тьма стала почти осязаемой.

Моя новая камера: сделав пять шагов, ее можно обойти кругом. Окна в ней нет. Мне оставили несколько свечей. Их совсем мало. Появятся ли другие, когда сгорят эти?

Здесь холодно, но по-другому, чем наверху. Воздух тяжелый, как жидкость, и этот холод тоже жидкий, ты целиком погружаешься в него, он затекает под матрас.

А тишина зазвучала еще громче; иногда слышались быстрые, едва приметные шажки крыс, вероятно, за дверью.

Вот оно, возмездие. Это я поняла, но причина по-прежнему мне неизвестна.

Только ведь я беременна, а во многих странах существую законы, согласно которым тело преступника неприкосновенно, если в нем зародилась новая жизнь. Пока я ношу ребенка, у него нет никакой возможности меня повесить. Он и мечтать об этом не смеет.

Пока горела первая свеча, я изнемогла от страха, боясь сойти с ума.

Я судорожно пыталась сохранить рассудок — так утопающий цепляется за спасительный обломок доски.

Через несколько часов у меня кончились все свечи, я зажигала их друг от друга, ведь мне не оставили кресала. Если пламя угаснет, то насовсем.

Свет окончательно померк.

Что-то заскреблось в дверь.

Я прислушалась.

Что-то сказало:

— Пока ты здесь сидишь, все забудут про тебя.

Я решила, что это гном. Всякие мольбы бессмысленны.

— Ты не спишь? — прошипел чей-то голос.

Я спросила:

— Что мне сделать, чтобы вернуться в другую камеру?

— Уже поздно, — прошипел в ответ чей-то голос.

Не сон ли это? Кто-то вложил мне в руки гадальную карту, и я вижу ее, ибо в подземелье Дома Ночи вновь появился свет.

Героиня. Молния ударяет в жезл. Гиацинты, бумаги, кровь и жемчуга струятся из ее руки. Зеленый солнечный диск. Горы полыхают малиновым пламенем. Краски.

Но я обрываю край, на котором нити судьбы сливаются в ковер у нее под ногами. Мне не нужна сплетенная ею и судьбой ткань. Все уже свершилось, и наступил конец.

ГЛАВА ТРЕТЬЯ

1

Вульмартис, черная девственница, богиня и колдунья на ощупь холодна как лед, вся из камня. Руки, ноги, лицо кажутся обнаженными костями и черепом; одеяние с капюшоном, вероятно, скрывает лишь мнимые очертания бесплотного тела, в котором нет ни сердца, ни чрева.

Никто не выпускал меня из камеры, скрытой под толщей камня, я прошла сквозь стены и очутилась здесь, безошибочно определив, где находится ниша, в которой неусыпно хранит бдение богиня. Вульмартис, конечно, это не Исибри — Рожденная-Цветами Исибри, творение любви, златовласая плясунья, плывущая на раковине по морским волнам… Не Исибри. И даже не Вульмардра урожайной поры. Целомудренная, как обсидиан. Это Жрица и Старуха в одном лице.

Подобные черным яйцам глаза опущены.

Ты ни разу мне не помогла. Даже когда я воображала, будто ты оказываешь мне поддержку, выходило, что это лишь каприз или заблуждение. Ты и пальцем не пошевелила, когда убивали мою маму. Если наша с Фенсером встреча и произошла при твоем посредстве, она принесла ему лишь горе, а мне одну беду.

О чем тебя просить, если ты не желаешь давать?

Запели женщины, я слышала гул их голосов, напоминающий биение океана в фотах, — нарастание, откат, возвращение.

Я ощутила горький аромат благовоний, приготовленных из сабура и мирриса.

А в руках у меня подношение. Во сне я принесла тебе крапиву, лишь ее я сумела найти. Но ведь и это сон, а у меня белые маки и хризантемы, цветы забвения и смерти.

Я вкладываю их тебе в ладони.

Статуя ожила. Я чувствую давление, исходящее от камня. Оно захватило меня, как угодившее в водяной поток насекомое. Закрутило, завертело, и вот я падаю к ногам старухи, цепляюсь за них. И каменные ноги оказываются теплыми, как залитый солнцем каменистый холм.

— Помоги мне.

— Все при тебе, — сказала богиня Дома Ночи.

Один из маков вспорхнул с ее руки. Он улетел прочь и скрылся из виду.

— Разве могу я тебя услышать, — сказала богиня, — если ты чересчур тихо говоришь? Кругом столько шепота, в нем никак не различить слов.

— Я кричала и бранилась, — возразила я, — а еще я плакала.

— И сразу же отворачивалась, — сказала богиня, — и отвечала на собственную мольбу: Она не слышит; Она не желает давать; Она не дает; Она не желает слушать. Чего ты хочешь?

— Освободиться.

— Я не слышу тебя. Только шепот миллиона ртов.

— Освободиться, — сказала я.

— Говори же, — сказала она.

— Спаси меня от смерти. Выпусти на свободу.

— Говори же, — сказала она.

Я поднялась на ноги и отвернулась от нее, я поглядела в темноту и еле слышным голоском сознания пролепетала:

— Я вырвусь из этого ада. Я выйду на свободу. И мой ребенок будет жить.

— Кто-то кричит, — сказала богиня, — и голос этот громче грома.

Я повернулась и пробудилась. Моя душа, витавшая за милю от меня среди лабиринта тюремных коридоров, вновь оказалась в рамках горизонтально расположенного тела и приспособилась к нему.