Героиня мира

Допускала ли я мысль о то, что умру? Ну да, конечно. Только смерть стала чем-то банальным, возможно, она утратила подобающее ей место и величие.

Он не давал мне заснуть. Я помню — или это привиделось мне в бреду, — как мы плясали под деревьями, крича и топоча ногами, будто сумасшедшие.

— Идите посмотрите, — донесся до меня сквозь белую дымку его настойчивый голос. — Взгляните на дорогу, а не то она пропадет непременно.

И он потащил меня из леса на широкую просеку, пролегавшую прямо посреди него, и над головой раскинулось небо, а вдаль простерлась бесконечная полоса пространства, помеченная высокими столбами, вероятно, из сосновых стволов, очищенных от ветвей.

— Она ведет в город, не иначе. Быть может, ее проложили войска, когда продвигались на юг. Вот только здесь, вблизи города, могут встречаться волки. Но пока мы держимся на ногах, это не страшно.

Он дал мне еще немного бренди. Жидкость в бутылке, как по волшебству, не иссякала.

Через некоторое время у дороги показался белый холмик, из которого торчала черная труба.

Мельм сказал: «Благодарение Уртке», подбежал к холмику, постучал по нему и скрылся внутри. Я стояла и смотрела. Мельм вылез наружу и повел меня за собой. Оказалось, что это — домик, брошенный хозяевами, а может, боги поставили его для нас среди снегов. У очага лежали заготовленные ветки и сосновые шишки. В стенном шкафу нашелся ломоть хлеба — тверже, чем кирпич, — кучка луковиц, мед, перец, соль, травы и три банки из коричневого стекла с вином. В шкафу обнаружился котелок, и все съестное отправилось в него — чайник Мельма давно потерялся; получилось восхитительное варево, мы прихлебывали его, прикасаясь больными губами к глиняным плошкам. За занавеской стояла кровать, правда, из постельных принадлежностей остался только покрытый плесенью матрас. Свершилось чудо, и Мельм стал уделять приличиям еще больше внимания. Он взял метлу на длинной палке, смел паутину и сосульки со стропил и с пола. Он предоставил мне кровать, и теперь, по прошествии многих лет, от сырого белья и гусиного пера на меня все еще веет ароматом ничем не омраченного уюта.

Мы не знали, почему этот дом остался без жильцов. Никто не принимал нас как гостей, но мы не обиделись.

— Я немного передохну, а потом попробую добраться до города. А вы укройтесь здесь и ждите меня.

В ту ночь я услыхала волчьи песни, они не походили ни на мои собственные, ни на песнь Випарвета. Возможно, они учуяли поднимавшийся из трубы дым. Они не подходили очень близко.

Очень близко подошли четверо чаврийцев.

Вероятно, они сбились с пути, как и мы, забравшись вопреки приказам слишком далеко в Сазрат, враждебную им страну. Впрочем, отсутствие обитателей домика говорило о том, что подобные скитальцы появлялись здесь не в первый раз.

Они вломились в дом на рассвете. Мы вскочили среди сна; казалось, наши тела так и остались лежать на кровати и на полу. Четыре исхлестанных ветром, холодом и снегом человека; двое остались на лошадях, еще двое заслонили собой дверной проем. На форме еще сохранились следы рисунка и цвета. Таких знаков отличия нет ни в войсках императора, ни в армии моего короля.

— Ах, и гляди-ка, — сказал один из них, как мне показалось, по-крониански, — тут есть даже юбчонка нам на радость.

Мельм извлек шпагу, о существовании которой я позабыла; он орудовал ею при помощи обмотанной мехом палки; каким образом, непонятно.

Он бросился вперед и пронзил шпагой человека, произнесшего эти слова. Тот едва успел умолкнуть; я думаю, Мельм даже не проснулся до конца. Убитый чавриец упал, а второй попытался проткнуть Мельма клинком или ударить его кулаком в челюсть, но Мельм сразил его маленьким ножом, скрытым в меху второй палки. Он ведь говорил, что ловко обращается с такого рода оружием.

Оба всадника соскочили с коней. Мельм остановился, тяжело дыша, и я подбежала к нему. Я схватила стоявшую в углу кухни метлу на длинной ручке. Как и Мельм, не мешкая ни секунды, я ткнула метлой, из которой торчали острые сучки и шипы, в лицо человеку, стоявшему поближе. Он с воплем повалился на спину, сбив с ног товарища, оказавшегося позади него.

Они покатились по снегу, а лошади вдруг помчались прочь. С горестным криком один из чаврийцев кинулся за ними, бросив нас. Второй неуклюже поднялся на ноги и окинул взглядом убитых собратьев, вооруженного шпагой и ножом Мельма, меня и метлу, которая чуть не оставила его без глаз, беспорядочные следы сбежавших лошадей и скрывшегося товарища, зиму, собственные мысли.

Затем он заговорил, обращаясь к нам. Язык чавро не походил на язык моей страны, о чем я прежде как-то не задумывалась. Я не поняла ни слова. Мельм, если и понял, никак этого не выказал.

Спустя некоторое время чавриец глупо пожал плечами и вприпрыжку побежал по следу, оставленному лошадьми.

Мельм оттащил трупы за домик. Мы забаррикадировали вход и сели у костра, чтобы еще раз насладиться пищей.

Спустя час мы услышали, как шлепает губами лошадь, облизывая у дверей подтаявший снег.