Героинщики

- Мальчик, мой мальчик ... - говорит мама, пересаживается на заднее сиденье, крепко обнимает меня и сразу закидывает кучей вопросов, пока папа общается с Томом и подписывает какие-то бумаги.

Интересно, блядь, что это за документы такие? Подписка об увольнении?

Отец вскоре присоединяется к нам.

- Что это было? Ты поссорился с господином Карзоном?

- Нет. Просто немного поспорили. Здесь иногда бывает довольно сложно.

- Интересно, он ответил мне то же самое, - улыбается папа, качая головой, когда у меня в груди вдруг что-то обрывается.

- Сынок, сыночек мой, - причитает мама, слезы струятся ее щеками, заливая широкую, счастливую улыбку; целая вечность проходит, но я терплю, потому что только сейчас понимаю, как долго ее не видел, - Ой, как ты хорошо выглядишь! Правда, Дэйви?

- Да, настоящий красавец, - соглашается мой старик, сжимая мое плечо, как фермер, который обнимает своего призового быка.

- Господи, спасибо, что весь этот кошмар закончился!

У меня аж сердце замирает, когда старенький мотор не хочет заводиться, но в конце концов папе удается вернуть его к жизни, и мы быстро уезжаем прочь от центра. Успеваю заметить, что кто-то из наших вышел на лестницу, но не хочу поворачиваться и разглядывать, кто именно. Мама гладит меня по колену, а сама поджигает сигарету - до сих пор не может избавиться от этой плохой привычки. Мы едем через мост в Эдинбург, когда по радио вдруг начинают Так соблазнительно беседуя о том, чтобы ехать по белоснежной линии трассы.

Они не замечают ничего, просто болтают о том, какой сегодня прекрасный день, пока я умираю от жажды, снова и снова. Все мое тело, вся моя душа, чисты, как манна небесная, вены пустовали целых шесть недель, бьются в унисон с барабанами, требуя принять в себя первый пакетик героина. Одна только мысль о нем вызывает у меня холодный пот, заставляет пылать мои поры. Дождаться не могу. Но я решаю для себя, что попробую пожить новой жизнью, ради них. Мой старик что-то очень спешит, и наши шины визжат на каждом повороте дороги.

Июнь 1969, Блэкпул. Месяц все еще напоминает огромную головку сыра, которую скоро завернут в бумагу, наградят следами Янковский астронавтов и прежде чем засунуть в холодильник. Гуляем по Золотой миле. Учащенное, возбужденное дыхание дедушки Рентона становится аккомпанементом для нашей с ним прогулки. Помню, как мы с ним рассматривали его медали. И тогда жестоко заметил: «Они хотят, чтобы эти медали на нашей груди закрыли все шрамы, которые сами оставили нам на память». А я думал тогда все время: нет, дедушка, это немцы оставили тебе шрамы.

А британцы дали тебе эти медали!

И только сейчас я понял, что бедный старик имел в виду тогда.

Мы едем по городу в лейтовский порт. Рабочий день подходит к концу: торговцы на Уок опускают железные решетки на окна. Когда мы добираемся до родного дома, мое настроение сразу улучшается. Но вдруг открывается дверь, и ко мне бежит вся честная компания: Хейзел, Томми, Лиззи, Второй Призер (весь такой подтянутый, привел с собой новую блондиночку), Билли, Шэрон, Гэв Темперли, миссис Макголдрик, наша соседка, корефаны Билли - Ленни и Гранте. Такие улыбающиеся, все они, за исключением Второго Призера, который ограничивается апельсиновым соком, держат в руках бокалы с шампанским. На кухне, над столом, заваленным пирогами, бутербродами и маленькими хот-догами, которые обычно подают на свадьбах или похоронах, развернут огромный плакат, а на нем зелеными цветом на белом фоне написано: 

ТАК ДЕРЖАТЬ, МАРК, ДОБРО ПОЖАЛОВАТЬ ДОМОЙ!

 Жаль, что они не устроили мне такого праздника, когда я окончил школу, думаю я, в то время как отец передает мне бокал.

- Держи, сынок, но полегче, не забывайся.

Полегче.

Я заглядываю в бокал, наполненный пузырчатой, оранжевой жидкостью, в которой отражаются огоньки из камина, и глотаю шампанское; оно проходит по моей глотке и желудку, разливается по печени, почкам и кровеносной системе, и мой мозг начинает работать быстрее. Пузырьки ударяют мне в голову, когда Хейзел нежно берет меня за руку и улыбается:

- О, это у тебя мышцы появились?

- Типа того, - киваю я и делаю еще один глоток этого резкого напитка, купаясь в теплом чувстве всеобщей любви.

Я хочу еще поговорить с Хейзел, но подходит Томми и обнимает меня.

- Забудь все то дерьмо, Марк, - жалобно просит он меня.

- Так и будет, Тэм, - я уже выучил свой урок, - говорю я, не чувствуя раскаяния за свои слова, потому что в действительности я не вру - я действительно выучил свой урок, но только не тот, о котором они все думают. - Как там Кочерыжка?

- Лучше не спрашивай. Херово, как и всегда. Все время жалуется на реабилитацию и все остальное.

- Ага, - киваю я якобы печально, хотя внутри искренне радуюсь, продолжай в том же духе, Мерфи! - А Мэтти?

- Не лучше Кочерыжки, только он сейчас сидит в «Уэстер-Хейлсе».