Герр Вольф

Продукты питания поставлялись строго определенными фирмами. Заказ их по телефону был категорически запрещен. Даже минералка доставлялась в ставку спецкурьером и разливалась в бутылки только в присутствии спецагентов. Зелень, составлявшая большую часть рациона фюрера-вегетарианца, выращивалась в секретном огородном хозяйстве под Винницей, и начальник столовой лично отбирал ее к столу. Все медикаменты, предписанные профессором Мореллем, изготавливались под надзором проверенного гестапо специалиста-фармаколога и тоже доставлялись в ставку спецкурьером.

И все же СС-группенфюрер отлично знал, что самое слабое звено в этой цепи – человек. В отличие от продуктов и лекарств, до конца проверить его невозможно. К тому же он, шайсе, способен меняться, и, как правило, не в лучшую сторону. И в этом плане пример следует брать со Сталина, у которого человек находился под подозрением с момента рождения!

Раттенхубер в последний раз прочитал донесение Мюллера.

– Насчет майора, дружище Мюллер, нельзя ли… поопределеннее! – не без удовольствия сказал он вполголоса.

А еще ему в голову залетела шальная и, в общем-то, недостойная офицера СС мысль: а смог ли бы он, Иоганн Раттенхубер, в критический момент заслонить фюрера от пули своим телом?

Раттенхубер досадливо отмахнулся от нее, как от роя комаров и мух. Чушь! Он знает точно, что будет с фюрером до самого конца. Даже если придется оборонять от русских последний оплот рейха – фюрербункер под новой рейхсканцелярией, – он покинет его последним.

И в этом не должно быть никаких сомнений, как нет у него сомнений в том, что он, Иоганн Раттенхубер, сын Ганса Раттенхубера и Анны Раттенхубер, урожденной Коглер! Но ведь этого никогда не будет! Не может быть! Смешно даже думать об обороне рейхсканцелярии летом сорок второго, когда вермахт вот-вот прорвется к Кавказу и Сталинграду!

Раттенхубер решительно встал со стула и направился к выходу И у самого выхода его настигла совсем уже крамольная мысль, что легче всего охранять шефа, когда он болен и лежит в постели.

Глава 17

– Ади, Ади!

Гитлер с трудом открыл слипшиеся от конъюнктивита глаза и, как параличный, немного жутковато улыбнулся. У края кровати на коленях стояла та, которую одни называли очаровашкой, другие – скорее симпатичной, чем красивой, а он сам, не без легкого пренебрежения, «привлекательной штучкой».

Дольфом, Ади или Альфом Еве было позволено называть его только в самой интимной обстановке, «между четырех глаз». На людях она звала его, как все – мой фюрер.

– А!.. – натужно закашлялся Гитлер. – Это ты, моя прекрасная нимфа у Хофманна! Мое маленькое сокровище! Ты со мной или мне это только кажется? Который час? Уже утро? Почему меня не будят?! Где этот чертов Линге?!

– Сейчас ночь, дорогой! Лежи! Я только что прилетела спецрейсом. Как ты меня напугал!

– Ночь? Как странно! Ты только посмотри, Чапперль, что они со мной сотворили! – Гитлер вплотную придвинулся к самому краю кровати. – Пять минут назад приходил Геринг. Он буквально домогался, чтобы я сделал политическое завещание! Какая наглость! Ты не поверишь, как они тут все жаждут моей смерти! Все, кроме тебя и Шпеера! Но я их всех обломил! Самоубийцы! Без меня Сталин в считанные месяцы превратит Германию в компост и будет удобрять им бесплодную Сибирь! Чапперль, не верь никому! Только грудные дети невинны и искренни!

Ева самозабвенно прижалась щекой к его потной руке. Нет-нет! Она никогда не посмеет задать своему Ади, своему любимому Волку – именно так велел называть себя Гитлер в самом начале их знакомства, – дурацкий вопрос: а может ли она в таком случае верить ему?

Давным-давно гадалка нагадала ей: «Я не могу обещать тебе счастливую любовь, но о твоей великой любви будет говорить весь мир!»

И когда вчерашняя выпускница монастырского лицея, а с некоторых пор бухгалтер в фотоателье Хофманна, встретила там «господина Вольфа» – интимного друга «драгоценного Хофманна» и фюрера одиозного и быстро набирающего силу национал-социалистического движения, – главный вопрос ее жизни был решен кардинально и бесповоротно.

И если до встречи с Гитлером Ева с легкой руки старшей сестры из довольно набожной ученицы монастырского лицея стремительно превратилась в модерную девицу в стильном коричневом костюме, такого же цвета берете, туфлях и с сумочкой через плечо, с изящной пудрой на пухленьких щечках, алым штрихом помады на губах и распущенными волосами до плеч, то сразу же после нее она в угоду своему кумиру круто изменилась.

Фюрер всеми фибрами своей души ненавидел загорелую кожу как признак негроидной расы, и Ева без малейших колебаний раз и навсегда избавилась от привычки часами валяться под солнцем. По той же причине она отказалась от массажа, обожаемых танцев и даже от любимейших духов «Шанель № 5».