Герцен

Герцена поддерживал Касаткин — противники Герцена прозвали его "цепной собакой". В конечном итоге Утин, Якоби, Серно-Соловьевич выступили против и Касаткина и Герцена.

Характер разногласий Лев Мечников позже определил так: "Молодая эмиграция требовала, чтобы редакция газеты зависела от целой корпорации эмигрантов, которой должен был быть передан и фонд Бахметева и еще сумма, обеспечивающая "Колокол". Герцен, основываясь, главным образом, на том, что "Колокол" есть литературное дело, а из молодых эмигрантов мало кто доказал свои способности к литературе, не соглашался выпустить редакцию "Колокола" из своих рук…"

Все же некий компромисс в итоге съезда определился. 4 января 1865 года Герцен написал Огареву, что "молодые люди отказались (откровенно ли или нет?) от своих требований и обещают горы работ и корреспонденции к 1 мая". Он сообщал также, что видит удобства Женевы для налаживания здесь дела: "Здесь перекрещиваются беспрерывно едущие из и во Францию, из и в Италию, здесь многие живут и пр.". Все же его смущали сложности взаимоотношений с "детьми": "но что мы будем делать с милой оравой этой, я не знаю". Однако все решилось очень быстро. За час до отъезда Герцена из Женевы к нему явились представители наиболее ярых его противников. Герцен называет в качестве таковых Серно-Соловьевича, Якоби, Шелгунову. Они объявили, что стоят на своем: "Колокол" издавать по большинству голосов или издавать журнал на бахметевские деньги". Так ничем кончились женевские переговоры.

Герцен, впрочем, по здравому размышлению посчитал, что все к лучшему. "Ты знаешь, — писал он Огареву, — у меня никогда не лежало к ним сердце…" "Женева, при разрыве с этими господами, делается превосходным местом". Таково было его резюме. О людях, в которых он рассчитывал найти помощников в деле, Герцен сообщил Огареву: "Мне с ними ужасно скучно — все так узко, ячно, лично, — и ни одного интереса, ни научного, ни в самом деле, политического; никто ничему не учится, ничего не читает…" Это было несправедливо. Так судило "поколение отцов". Для детей существовали иные ценности в жизни, другой характер носили и их интересы…

"Молодая эмиграция" была недовольна направлением, которое издатели "Колокола" придавали журналу. Герцен резко выступил против индивидуального террора; в статье "Иркутск и Петербург" назвал Каракозова "сумасшедшим", "фанатиком". Надо признать, что Огарев поместил в № 229 "Колокола" очень неудачную статью "Продажа имений в Западном крае". Речь шла о распродаже земель тех польских шляхтичей, которые принимали участие в восстании. Почему в этой русификаторской мере царского правительства Огарев углядел только попрание основ "религии собственности", понять трудно. Статья вызвала, по словам Герцена, "катавасию".

"Молодая эмиграция" настаивала на выработке общей программы "Колокола", обвиняя Герцена в том, что его журнал стал "личным органом". Конечно, выученики Чернышевского искали в публикациях "Колокола" прежде всего не обличительные статьи, не агитационные заметки. После спада революционной волны в России, после отхода одной части демократической интеллигенции от участия в общественно-политической жизни и эмиграции наиболее активных деятелей "молодая эмиграция" ожидала от таких "столпов", как Герцен, какого-то практического руководства, указаний, как действовать в новых политических условиях, складывающихся в России. Такого руководства Герцен дать им не мог, хотя он и значительно перестроил направление всей пропаганды. А крупные теоретические статьи Герцена, его взгляды на будущее России "молодых" никак не устраивали. В глазах Александра Серно-Соловьевича, да и других учеников Чернышевского, Герцен уже принадлежал прошлому. Заслуги поколения дворян-революционеров ими в большинстве своем не признавались.

Серно-Соловьевич бросил в лицо Герцену обвинение в "самообожании" в статье "Наши домашние дела", позже изданной отдельной брошюрой. Но это была уже крайность, и часть "молодых" не согласилась с Серно-Соловьевичем.

Но поистине бурю вызвала статья Герцена "Порядок торжествует!". Серно-Соловьевич и его друзья были более всего задеты той сравнительной оценкой, которую Герцен дал своей деятельности и деятельности Чернышевского. Ученики и последователи Чернышевского, они оскорбились самой мыслью, что (как писал Герцен) они с Чернышевским дополняли друг друга.

Герцен считал, что, в то время как он, Герцен, проповедовал "русский социализм", идущий от земли и крестьянского общинного быта, Чернышевский "с огромным талантом и пониманием" развивал теории "чисто западного социализма". Не усматривая антагонизма между двумя этими теориями, Герцен полагал себя вправе сказать, что они с Чернышевским "служили взаимным дополнением друг друга".