Герцен

Герцен, бывая у Чаадаева, первое время удивлялся, почему по понедельникам у дома на Старо-Басманной полно всевозможных экипажей, многие с ливрейными лакеями на запятках. Зачем в его скромном кабинете толнились эти "тузы" Английского клуба, эти "патриции Тверского бульвара", модные дамы? Генералы, "не понимающие ничего штатского, считали себя обязанными явиться к старику, неловко прикинуться образованными людьми и хвастаться потом, перевирая какое-нибудь слово Чаадаева, сказанное на их же счет…". Встречал Герцен "в келье угрюмого мыслителя" и "дикого Американца Толстого и дикого генерал-адъютанта Шипова, уничтожавшего просвещение в Польше". Зачем они здесь? Ведь знакомство с Чаадаевым, посещение его только компрометирует гостей в глазах полиции. И разве Чаадаев делает уступки представителям света? Нет, он всегда от них на расстоянии, всегда насмешлив, язвительно снисходителен, никогда не смешивается с этой "мишурной знатью". И Герцен сделал безошибочный вывод — "мысль стала мощью, имела свое почетное место, вопреки высочайшему повелению. Насколько власть "безумного" ротмистра Чаадаева была признана, настолько "безумная" власть Николая Павловича была уменьшена".

Позже Герцен предпочитал посещать Чаадаева в иные дни.

Еще будучи в Новгороде, Герцен в 1842 году пишет фельетон "Москва и Петербург". Тема эта в начале 40-х годов была достаточно злободневной. Сопоставляя две русские столицы, их внешний облик и нравы, помыслы их жителей и их дела, Герцен в острофельетонной форме как бы прослеживает пути и направления развития Российского государства, русской культуры, русской истории до Петра I и после. А ведь именно вокруг этих вопросов и шла тогда полемика между славянами и западниками. Причем эта полемика громче звучала в Москве, но в ней участвовал и Петербург, имевший и своих славянофилов. Об этом пишет Павел Васильевич Анненков. Анненков против устоявшихся "эпитетов": "славянофилы", "западники". "Московская", "петербургская" партия — это еще куда ни шло, считает он, "ввиду той массы слушателей, которая там и здесь пристроилась к одному из двух противоположных учений". Да и это неточно, ведь как раз к обществу Москвы принадлежал Грановский, Герцен и др., а в Петербурге издавался журнал "Маяк". Этот журнал, по словам Анненкова, всегда готов защищать "старые авторитеты" и предания.

"Западники" — этот термин часто мелькает на страницах полемических статей, в письмах и дневниках людей образованных, современников Герцена и Белинского, Хомякова и Аксакова. Но он плохо применим к Герцену и тем более Белинскому. Ни тот, ни другой, по существу, не были западниками. Разве только в том смысле, что "ожидали пароль от Запада", как когда-то сказал Герцен. Ни Герцен, ни Белинский не были безоглядными проповедниками западных образцов жизни. Они были достаточно критически настроены к западному "мещанству" (буржуазии), английской конституционной монархии, торгашеской династии Луи-Филиппа. Но главное, что отличало Герцена и Белинского от западников, — это признание социализма "идеею идей, бытием бытия… альфою и омегою веры и знания" — это слова Белинского.

Если поименно расшифровать термин "западники", то к этому лагерю принято прежде всего относить Т.Н. Грановского, Е.Ф. Корша, Н.X. Кетчера, В.П. Боткина, М.С. Щепкина, П.В. Анненкова. Конечно, Герцен и Белинский тоже западники — в том смысле, что они противостояли лагерю славян. Их даже именовали крайне левым крылом западничества. Но они прежде всего были убежденные социалисты, предтечи будущей когорты революционеров-демократов.

Если у славянофилов не было полного единства во взглядах, то у западников оно также отсутствовало. И западники, как и славяне, не имели своих печатных органов. В цензурных условиях николаевского царствования и они не могли выражать свои идеалы открыто. И никто не фиксировал слов, произнесенных в литературных салонах, где сходились "друзья-враги".

Споры между славянами и их противниками, разгораясь, охватывали все более и более обширный круг вопросов, начиная с чисто философских, а многие из славян, такие, как Хомяков, были в курсе всех новейших философских систем. С философией неизбежно переплетаюсь вера, религия. Здесь славяне стояли насмерть. Что е касается вопросов истории Древней Руси, народного быта, тут они часто одерживали верх над западниками. Герцен неоднократно повторял свою любимую мысль, что, "покуда западники не завладеют со своей точки зрения всеми вопросами, задачами и поползновениями славянофильства, — до тех пор никакого дела не сделается ни в жизни, ни в литературе".