Герцен

"Доктор Крупов". "О душевных болезнях вообще к об эпидемическом развитии оных в особенности. Сочинение доктора Крупова" — таков подзаголовок этой, в сущности, не сюжетной, а "философской повести". Доктор Крупов в крепостнической России, да и в буржуазном Западе, видит "очень удовлетворительные симптомы" безумия. Все порядки России и Запада — это порядки сумасшедшего дома. Через восприятие доктора Крупова Герцен рисует так хорошо ему известные картины жизни провинциального города, который-то и "возник собственно для удовольствия и пользы начальства". Эта повесть — своего рода памфлет, продолжение сатиры Грибоедова и предтеча сатирических образов Щедрина. Но доктор Крупов не только скептик, он доктор, он знает рецепт излечения "родового безумия человечества" — "истина", "точка зрения", иными словами, нужно трезво смотреть на окружающую действительность и перестраивать ее. "Доктор Крупов" потому и был так быстро написан Герценом, буквально в две недели, что этот образ, высказывания Крупова о сумасшествии рода человеческого были выношены Герценом, идеи повести как бы откладывались во времени. И в "Записках одного молодого человека" и в "Сороке-воровке" Герцен говорит об умственной поврежденности малиновцев, судей и т. п. "Доктор Крупов" появился в "Современнике", в 9-й книге за 1847 год.

Старый врач Семен Иванович Крупов был знаком читателям еще по роману "Кто виноват?". "Крупов восхитителен", — отзывается Белинский. Грановский назвал повесть "просто гениальной вещью. Давно я не испытывал такого наслаждения, какое он мне дал. Так шутил Вольтер во времена оно и сколько теплоты и поэзии".

Образ доктора Крупова еще несколько раз всплывет в более поздних сочинениях Герцена.

В конце апреля 1848 года в Москву приехал Белинский. Вместе с Щепкиным он был намерен отправиться на юг, в Крым. Герцен с грустью отметил, что Виссарион Григорьевич очень сдал, нехорошо кашляет. Проводы вылились в дружескую пирушку в доме Щепкина, которая потом продолжалась по дороге. Белинского провожали 16 человек, и Герцен на протяжении всего времени говорил "неумолкаемо, со свойственным ему блеском и остроумием", так что Корш напомнил, что в Москве нельзя ездить, не подвязав колокольчик "под виски", а с Герценом, который неумолчно звенит, они рискуют попасть в околоток. Перед отъездом Герцен вручил Белинскому 500 рублей на лечение и предложил еще 3 тысячи, которые передаст в любое время.

Это лето также проводили в Соколове. Герцен снял для себя целый дом, Грановские разместились во флигеле, а вернувшийся из-за границы Огарев занял антресоли во флигеле.

Уже через несколько дней Герцен почувствовал, что "наша villeggiatura (дачная жизнь. — В.П.) не удалась…" Как и в прошлом году, в Соколово наезжали Корши, опять гостили Некрасов и Панаев. "Споры становились чаще, возвращались на тысячу ладов". Однажды за обедом Грановский похвалил недавно опубликованное в "Отечественных записках" восьмое "Письмо" "об Энциклопедистах" ("Реализм"), из "Писем об изучении природы". Герцен не удержался:

"— Да что же тебе нравится? Неужели одна наружная отделка? С внутренним смыслом его ты не можешь быть согласен.

— Твои мнения, — ответил Грановский, — точно так же исторический момент в науке мышления, как и самые писания энциклопедистов… Ну, а во все односторонности твоего воззрения я не хочу вдаваться…"

Слово за слово. И вот уже Грановский меняется в лице, мрачнеет Огарев. Они договорились до бессмертия души. Герцен и Огарев отрицают бессмертие, Грановский Резко заявляет: "Я никогда не приму вашей сухой, холодной мысли единства тела и духа, с ней исчезает бессмертие души. Может, вам его не надобно, но я слишком много схоронил, чтоб поступиться этой верой. Личное бессмертие мне необходимо".

Огарев назвал это бегством от несчастья. Грановский весь как-то сжался: "Вы меня искренно обяжете, если не будете никогда со мной говорить об этих предметах…"