Герцог и служанка

— С самого раннего нашего детства мама нас учила всему. Она твердо вознамерилась воспитать нас истинными леди и джентльменами, чтобы мы смогли удачно выйти замуж и жениться и избежать той постыдной судьбы, которую выбрала она, сбежав с мелким торговцем. Она учила нас читать и писать, держаться с достоинством и правильно говорить.

Но я… — Кейт прикрыла глаза, и веки скрыли от него ее истинные эмоции. — В общем, у меня очень плохо получалось. Греческому, латыни и французскому я предпочитала романы, мне не нравилось учиться манерам, я терпеть не могла музыку, письмо вгоняло меня в тоску, в общем и целом мое образование не удалось. Я гораздо больше любила возиться с животными и болтать с местными ребятишками.

— Какая глупость, — пробормотал Гаррет. — Я читал твое письмо. И могу сказать, что ты пишешь очень хорошо. Пожалуй, даже лучше меня.

Кейт, казалось, не слышала его.

— Я всегда была сорванцом, мне гораздо больше нравилось носиться по округе, чем заниматься спокойными играми, приличествующими леди. Я вечно ее не слушалась. Не могла держать язык за зубами, была слишком высокой и неуклюжей. — Она перевела взгляд на журчащую серебристую воду. — А Уилли и Уоррен были совершенны: умны, воспитаны, с ранней юности вели себя как джентльмены. Они завоевали любовь лорда Дебюсси, который меня вообще не замечал.

— Может, потому, что он мечтал о сыне? И ему нравилось притворяться, будто твои братья — его родные сыновья?

Кейт пожала плечами:

— Может быть. Но мне всегда казалось, что он любит Уилли и Уоррена за ум и манеры. — Она повернулась к нему с улыбкой, но глаза ее потемнели от боли. — Видите? У моей матери не было причин любить меня, зато были все причины обожать моих братьев.

— Я знаю множество причин, по которым она могла бы тебя любить, Кейт, но ни одна из них не сравнима с тем фактом, что ты ее родная дочь, такая же часть ее, как и твои братья.

Кейт продолжала улыбаться, но улыбка ее было бледной и жалкой.

— В теории я это знаю. Но на практике… Я понимаю, почему она ведет себя так, как ведет.

— Ты слишком уж понимающая, — пробормотал Гаррет.

Он не хотел ранить Кейт и рассказывать, что в действительности думает о ее матери — что эта эгоистичная, коварная мегера на грани сумасшествия, которая уже давно решила, что, если что-то идет не так и нужно найти виноватого, из Кейт получится отличный козел отпущения. Эта женщина причинила Кейт боль, и он не знал, затянутся ли ее раны вообще.

— Отчасти я рада, что уехала из Дебюсси-Мэнора. — Она задрожала. — Видите? Еще одно доказательство моей неполноценности. Я хочу быть подальше от матери, хотя знаю, что сейчас она сходит с ума от горя.

Он покачал головой:

— Какая еще неполноценность? Это естественная реакция на человека, который сделал тебе больно.

Кейт отвернулась к реке.

— Возможно. Но это нисколько не оправдывает меня, Гаррет. — Она крепче сжала перила. — Ой! Я снова назвала вас Гарретом, ваша светлость. Простите меня. — Она печально улыбнулась ему: — Видите? Я безнадежна.

— Я предпочитаю, чтобы ты называла меня Гарретом.

— Я не могу, — выдохнула Кейт. — Представьте, что я так вас назову в присутствии леди Бертрис. Она решит, что…

— Она будет права, — сухо ответил Гаррет.

— Но она… она…

Он сжал ее плечо:

— Я знаю, Кейт. — Он стиснул зубы. — Это невозможно.

— Вы хотите, чтобы я уехала из Колтон-Хауса?

— Нет! — отрезал он. — Ты должна остаться.

— Почему?

«Потому что мысль о разлуке с тобой невыносима для меня».

— Ну куда ты пойдешь?

Она пожала плечами:

— Уверена, Бекки напишет мне рекомендательное письмо. Я могла бы поехать в Лондон и…

— В Лондон? Нет. — У него мурашки побежали по спине при мысли о том, что Кейт окажется в Лондоне одна-одинешенька.

— В Лидс?

— Нет.

Она вздохнула:

— Мне следует вернуться в Кенилуорт. Я могу найти там работу, и мы с Реджи будем поближе к матери.

Мысль о том, что эта змея откроет свой поганый рот в присутствии невинного дитя, каким и является Кейт, вызвала у Гаррета ярость.

— Нет, — ровным тоном проговорил он. — Ты останешься со мной.

Она прищурила глаза:

— Вы ничего мне не должны, ваша светлость.

— Да, не должен. О чем жалею.

Кейт открыла рот от удивления, потом резко закрыла и отвернулась к ручью.

Они оба стояли неподвижно и смотрели на воду. Селезень вразвалочку вышел на берег и с тихим всплеском вошел в воду. Он начал прихорашиваться и распускать перья, как будто красуясь перед самочкой, хотя других уток не было видно.

Вдалеке ручей поворачивал. В долине росли деревья — деревья, среди которых Гаррет и Тристан играли в детстве, по которым лазили. Под одним из них Тристан зарыл «сокровище», когда убедил их с Софи поиграть в археологов.

В кроне одного из высоких деревьев Гаррет заметил что-то коричневое. А, это же домик, который они с Софи и Тристаном выстроили в то лето, когда он приехал домой на первые каникулы из Итона. Белая краска выцвела и облупилась, домик стал коричневым. Каких-то досок не хватало, другие подгнили, и в целом дом очень ненадежно балансировал между тремя толстыми ветвями.