Герцог Мальборо. Человек, полководец, политик

В 1722 году Петр I, просматривая начатую дипломатом и вице-президентом Коллегии иностранных дел Петром Шафировым «Историю шведской войны», строго заметил, что в ней обязательно надо упомянуть «визит Мальбрука в Саксонию». Они — Петр и Мальборо — так никогда и не встретились, но ясно понимали ту роль, которую каждый из них играет в истории.

XI. Осень жизни: дипломатия и Мальплаке

Я боюсь, что если война продлится дольше, наши союзники станут для нас более опасными, чем враги.

Иоганн Леопольд, князь Траутсон

Еще во время осады Лилля Мальборо начал переписываться со своим племянником герцогом Бервиком. Франция, потерпевшая поражение в трех больших битвах, находилась в отчаянном состоянии. Джон, затеявший переписку, уверял племянника, что желает мира, но напоминал о «доказательстве доброй воли», обещанном ему два года назад маркизом д’Аллегре. Это «доказательство», по сути, было взяткой в 2 миллиона ливров (150 тысяч фунтов), которые маркиз обещал Мальборо от имени Людовика XIV. Тогда герцог отверг это предложение, но ситуация изменилась, и теперь, как полагал он, можно будет заключить благоприятный для Лондона мир.

Позиция Британии на возможных переговорах представлялась исключительно сильной. Страна устала от войны, но парламент тем не менее проголосовал за увеличение армии на 10 тысяч человек. Налоги были высоки, но правительственный кредит был отличным. В Английском банке можно было взять заем всего под 6 процентов. Для имперского посла в Лондоне фон Хоффмана такая ситуация казалась невероятной — финансы рекой лились в казну, и все это основывалось на бумажных деньгах и пунктуальной оплате своего интереса! «Подобного не увидишь ни в одной стране», — сказал как-то Сандерленд тестю. «Не обольщайтесь, дорогой зять, когда-нибудь за это придется расплатиться», — отвечал ему Мальборо.

Он, опытный человек, разбиравшийся в финансах, знал слабости безудержного кредита. К тому же Джон ощущал себя не в своей политической тарелке. Он, тори из семьи тори, пострадавшей во время смуты середины прошлого века, сейчас зависел от вигского большинства в палате общин.

Но самым непредсказуемым элементом ситуации являлась королева. Тори атаковали ее с предложением принять ганноверскую курфюрстину, которую она никогда не видела и которую не выносила. Виги пошли дальше. Проявив отсутствие элементарной чуткости, они заявили в парламенте, что королеве надо найти нового мужа. Это касалось больной женщины 45 лет, перенесшей семнадцать выкидышей и лишившейся единственного сына! Партийной политике явно не хватало хороших манер. Неудивительно, что в декабре 1708 года Годолфин писал Мальборо в Брюссель: «Парламент поддержал войну, но королева симпатизирует нашим противникам… Я ничего не могу изменить, пока вы не появитесь здесь». Находившийся в Англии лорд Сидней острее чувствовал ситуацию. Но Джон не сомневался, что все держит в своих руках. В это же время он писал жене: «Я нахожу, что миссис Мэшем совсем не думает о том, что худо предпринимать любые меры против Мальборо и тех, кого он любит…»

После потери Лилля Людовик увеличил свое «предложение» до 4 миллионов ливров. Такую сумму трудно было проигнорировать. Эти деньги были обещаны герцогу, если англичане согласятся отдать Филиппу вместо испанского трона Неаполь и Сицилию. Тогда же «второй» король Испании опять предложил Мальборо вице-королевство в Нижних Нидерландах. Одновременно Мальборо узнал, что Людовик зондирует почву для мира в Голландии. Душа полководца, желавшего «закончить свои дни в покое и на хорошем посту», пришла в смятение. Он отклонил предложение «второго» короля, а в остальном колебался.

Несчастья Франции усугубила лютая зима 1708/1709 года, которая прервала все военные действия вплоть до середины марта 1709 года. «Невозможно выразить, как я страдал от исключительно холодной погоды по пути из Брюсселя в Гаагу. Путь занял 5 дней, тогда как в другое время его можно было совершить за 2 дня», — жаловался Мальборо герцогине в середине января. Удивление современников вызывали ледяные каналы Венеции и засыпанный снегом Рейн. Но самые страшные холода наблюдались именно во Франции. Мороз достигал 20 градусов. «Этот холод, — писала герцогиня Орлеанская курфюрстине Ганноверской Софии, — столь ужасающ, что слова замерзают у меня на языке. Я сижу напротив яркого огня, моя шея закутана в меховую накидку, на моих ногах медвежья шкура, а я все равно трясусь от холода». Вино в бочках превращалось в лед. Когда гвардейцы в Версале стали умирать от холода на посту, король сократил их дежурство до пятнадцати минут. Жизнь в Париже приостановилась: спектакли не шли, об играх и увеселениях никто не помышлял, рыночная площадь опустела. Даже парижский парламент, собиравшийся с завидной регулярностью, ушел на незапланированные каникулы. По утрам столицу убирали от трупов замерзших людей. За один февраль в Париже умерли 24 тысячи человек.