Герцог в сияющих доспехах

Рипли повел рукой, предлагая полюбоваться его новым нарядом, отчего воображение еще четче нарисовало ей картину, которую она тщетно пыталась прогнать: герцог полностью обнаженный…

Она знала наверняка, что это не подобает леди и что ни к чему хорошему не приведет. Совсем недавно она пожирала его глазами, так сможет ли забыть?

Съеденный сандвич, кажется, способствовал протрезвлению, хотя наверняка она не знала: сравнить‑то было не с чем, – но в голове прояснилось, и теперь она еще сильнее ощущала его физическое присутствие как неодолимую силу.

Тут же на ум пришел жеребец, за которым она наблюдала, когда он крыл кобылу.

«Прекрати. Хватит. Включи разум, – твердила она себе. – Смотри на факты». А простой факт состоял в том, что было очень трудно не замечать физические качества мужчины, когда ты сидишь и вынуждена смотреть на него снизу вверх.

Она опустила взгляд и из‑под ресниц осмотрела его с головы до пят: широкие плечи, на которых едва не трещал по швам черный сюртук, плиссированная сорочка и жилет в полоску, белые брюки и далеко не новые черные ботинки. В правой руке он держал шляпу.

Она уставилась на эту шляпу и попыталась занять свой не в меру активный ум, припоминая названия мужских шляп. Как назвать вот эту?

– Разумеется, сидит не очень, – сказал он, проследив за ее взглядом. – Даже не обсуждается, учитывая, как мы ограничены во времени, хотя портной сделал все, что мог. Эту шерстяную материю лично я ни за что бы не выбрал, да и белье посредственного качества.

Олимпия попыталась представить, что перед ней манекен из магазина, странно одетый манекен, и сказала:

– Согласна: ничего особенного, да и сидит плохо, но по крайней мере брюки закрывают щиколотки. А швы на сюртуке выдержат, если не будете таскать дам на руках.

– А вот жемчужина коллекции.

Рипли подошел ближе, так что женщины попятились, остановился перед зеркалом и надел шляпу, потом сдвинул ее влево, вправо, опять прямо и нахмурился.

– Ужасно! Я похож на банковского служащего. Но это единственная шляпа, которая хотя бы не сваливается с головы. Каким образом народ ухитряется носить готовую одежду, хотел бы я знать?

– Какой из вас банковский служащий! – фыркнула Олимпия. – Да надень вы хоть кепку матроса с баржи, все равно видно, что вы не матрос, к тому же дворянин, хоть и замаскированный, причем не очень умело, надо сказать.

Она сделала неопределенный жест рукой и заключила:

– Сойдет. Вы можете носить что угодно, и все равно останетесь высоким, смуглым и привлекательным…

– Вы серьезно?

– Мужчины остаются привлекательными, даже когда им стукнет сорок и появится брюшко, могут седеть и лысеть, горбиться и шаркать ногами, в то время как нам, женщинам, позволено считаться красивыми самое большее лет до двадцати, а потом нас обзывают старухами, старыми девами, «синими чулками».

Присутствующие женщины возмущенно зашумели.

– Леди не в себе, – сказал им Рипли. – Вы потрудились на славу, и сейчас она выглядит совсем не как старая карга, каковой обычно кажется. А теперь, если вы закончили эту канитель с волосами, нам пора идти. Ее светлости не терпится отправиться в путь.

Ей действительно не терпелось. Вопрос лишь – куда…

– Да, намерена.

Она считает его привлекательным. Никто никогда не делал Рипли подобных комплиментов. Должно быть, леди все еще пьяна. Не привыкла пить, вот и не протрезвела до сих пор. Кроме того, она особа благородного происхождения и вдобавок девица, хотя таких взглядов, пусть и тайком, из‑под ресниц, на обнаженного мужчину трудно ждать от неискушенной девушки. Кто же знал, что девица «синий чулок» способна смотреть так, что в нем все закипает? Очевидно он еще многого не знает о «синих чулках».

Слава богу, кипеть пришлось недолго: Олимпия повернула голову, огонь камина отразился от ее очков, и он больше не мог видеть ее глаза.

Не очень‑то и нужно, сказал себе Рипли.

Леди довольно насмотрелась на него, а ему хватит и того, что он уже в ней увидел. Лучше и не смотреть, в данных‑то обстоятельствах. Месяцы монашеского воздержания давали себя знать: он теперь воспламенялся практически мгновенно.

Ничего, сегодня же вечером он поправит дело, как только вернет невесту жениху.

Такие рассуждения крутились в голове Рипли, помимо обычных греховных мыслей, одолевавших любого далекого от добродетели мужчины, пока он, нетерпеливо постукивая ногой, дожидался, когда служанки наденут шляпку на голову леди Олимпии и затянут ленты. Когда же наконец ритуал был завершен, а свадебный наряд завернут в холстинку, он торопливо вывел девушку из комнаты, затем из гостиницы во двор, где дожидался дилижанс.

– Почтовый дилижанс! – воскликнула она.

– А вы думали, что я куплю билеты на почтовую карету? – усмехнулся Рипли. – В это время дня?

– Он отвезет нас в Твикенем?

Рипли сложил руки на груди, склонил голову набок и уставился на леди Олимпию. В неярком свете позднего полудня его глаза стали темно‑зелеными, цвета хвойной рощи.

Девушка поправила очки и вздернула подбородок.

– Я решила, что в ваших словах есть рациональное зерно.

Он непонимающе взглянул на нее.