Герцоги республики в эпоху переводов: Гуманитарные науки и революция понятий

Парадоксальным образом даже тем, кто поставил вопрос о конце интеллектуалов, трудно расстаться с этим дорогим их сердцу персонажем. В итоге и П. Нора, и М. Винок полагают, что интеллектуал, приговоренный ими самими к исчезновению, не может сгинуть без следа, что у него, несмотря ни на что, должна сохраниться какая-то роль в современном мире.

«Интеллектуал должен быть, прежде всего, мыслителем, тем, кто наделяет смыслом мир, находящийся сегодня в состоянии полной неуверенности и неопределенности, мир, у которого нет никакого подлинного проекта будущего. Его задача — придать смысл и значение происходящему. Но вопрос о будущем интеллектуалов остается крайне сложным. Во французской традиции нового времени, традиции, восходящей к эпохе Просвещения, люди пера, люди пишущие всегда играли важную моральную роль в обществе. Вопрос заключается в том, следует ли считать законченной и эту традицию тоже?»

— с горечью вопрошает Мишель Винок.

С точки зрения Нора, основной вопрос, который сегодня должен волновать интеллектуала, — это вопрос о том, что гарантирует сосуществование разных социальных и политических групп сегодняшнего демократического общества. Несмотря на то что интеллектуал не подготовлен для этого специально, он «должен думать о проблемах демократии, которая одержала победу формально, но не на деле».

Оливье Монжен, другой активный участник дискуссии, тоже не мыслит будущее без фигуры интеллектуала, хотя, по его собственному убеждению, таковой фигуры уже не существует. Характерно, что в послесловии ко второму изданию своей книги «Лицом к скептицизму» Монжен не может определить, в чем состоят особенности того «третьего типа интеллектуала», который не является «ни политическим пророком вчерашнего дня, ни специалистом, замкнутым в себе самом»[68] и который должен прийти на смену современным интеллектуалам. Автору остается лишь утверждать, что интеллектуальная жизнь продолжается… без интеллектуалов! Живут журналы, сохраняя свой вес и свою аудиторию, несмотря на конкуренцию со средствами массовой информации и Интернетом… Интеллектуалов нет, но интеллектуальная жизнь «сохраняется de facto»[69].

Этот парадокс требует объяснения. Роль интеллектуала будущего или интеллектуала нового поколения выглядит не просто размытой — ее не удается определить из-за отсутствия самой общей идеи о том, какой она может быть. Крайне расплывчатое представление участников дебатов о том, что сегодня является достойным поприщем для деятельности интеллектуала (если оставить в стороне ностальгические проекты реанимировать его «славное прошлое»), указывает скорее на нежелание поверить в собственный прогноз о конце интеллектуалов, чем на ясное видение перспективы развития этого социального типажа. Нечеткие контуры образа «подлинного интеллектуала» имеют крайне мало общего не только с современными интеллектуалами, но и с интеллектуалами прошлого, его задачи в современном обществе тоже предельно неопределенны. Не потому ли миссия интеллектуала кажется исчерпанной, что перемены, переживаемые обществом, не укладываются ни в какие привычные представления?

Единственным легитимным амплуа, в котором сегодня может выступать — и уже действительно выступает — интеллектуал, остается роль исследователя-эксперта. Она возвращает размышления к модели специалиста в области социальных наук, который высказывается по вопросам своей узкой компетенции. Здесь как будто происходит смычка между представлениями новаторов и «продолжателей дела» интеллектуалов. Неужели единственным прибежищем французских интеллектуалов даже в Париже станет узкий профессионализм социальных наук, и в будущем их ждет печальная участь американских собратьев — «нейтральных экспертов», скучающих на университетских кампусах?

Панацея для интеллектуалов, спасение социальных наук?

Я не принадлежу к числу пессимистов. Например, я не считаю, что социальные науки отсутствуют в публичной, интеллектуальной жизни, — достаточно назвать социологию семьи или биоэтическое право.

Жак Ревель