Далее отправились в Грецию, конечный пункт их свадебного путешествия. Решили съездить в Андрицену. До этого расположенного в горах города надо было четырнадцать часов ехать на муле (хотя Макс заверял, что девять) ради того, чтобы полюбоваться там храмом Аполлона Эпикурейского (на высоте 1131 метр!). Экскурсия едва не завершилась разводом: Агата чуть не плакала от усталости и боли (после долгой тряски на муле у нее с непривычки свело все мышцы). Два дня Макс вымаливал прощение. Разумеется, Агата смилостивилась, но взяла с мужа клятву: он больше никогда не посмеет подвергать ее подобным испытаниям!
Они побывали в Микенах и Эпидавре, потом поехали в Нафплион и, наконец, добрались до Дельф. Агата, вспомнив восторги профессора Вулли и его жены, мысленно с ними согласилась: этот город действительно обладал каким-то особым очарованием.
Паломничество по Греции завершили в Афинах, но там счастливых обитателей Эдема подстерегало адское злодейство. Агата подхватила кишечную инфекцию, которую нарекла “афинским недомоганием”. Недомогание – это было чересчур мягко сказано. Ужасное расстройство желудка, рвота, температура под сорок. Призванный на помощь доктор считал, что миссис Мэллоуэн отравилась плохо приготовленной красной кефалью. Агата постепенно выздоравливала, но ее терзала досада: какое прозаическое завершение медового месяца…
Так или иначе, он завершился, и Максу пора было возвращаться в Ур. Господа Вулли деликатно, но очень ясно намекнули, что археологические раскопки не лучшее место для молодоженов. Агата и сама это понимала, поэтому заранее настроилась на разлуку.
Вернувшись на “Восточном экспрессе” в Англию, она отправилась в свою замечательную “бывшую конюшню”. Наслаждаясь домашним уютом, с удовольствием играла на рояле, изредка поглядывая на пишущую машинку – без всякого удовольствия. Но пора было приниматься за работу.
Напечатав первые несколько слов, Агата непроизвольно улыбнулась. Не потому, что вспомнила что-то смешное, и даже не потому, что была счастлива. Просто, глядя на эти строчки, она вдруг осознала, что наконец нашла себя. И возможно, впервые в жизни поняла, какое это блаженство: знать, что ты на правильном пути. А поняв, Агата пообещала самой себе, что больше никому и ничему не позволит лишить ее этого драгоценного мироощущения.
Тогдашнее настроение она лучше всего выразила в беседе с Алленом Лейном, племянником своего первого издателя Джона Лейна (к тому времени ставшим ее соседом): “Ах, Аллен, тысяча девятьсот тридцатый год был настоящим чудом!”
Миссис Макс Мэллоуэн
Нам было хорошо вместе… нам всегда удавалось найти общий язык.
И его не раздражало то, что у меня есть и свои собственные увлечения. Да, я спокойно могла заниматься чем хочу, не опасаясь, что это покажется ему ерундой.
Ноябрь 1930. Кетрин Вулли было как-то не по себе. Нельзя сказать, что она плохо себя чувствовала, хотя голова болела часто, но это история обычная. Скорее всего, причина дискомфорта крылась в подспудном раздражении, а причина раздражения – как это не раз бывало – в соперничестве с другой женщиной. И осенью 1930 года в соперницы угодила Агата Кристи Мэллоуэн.
Кетрин, обворожительная, взбалмошная и деспотичная. Они с профессором приехали в Ур на неделю позже, чем было условлено. Не иначе как прекрасная дама долго выбирала и паковала свой гардероб, вещей требовалось много – для пятимесячного пребывания в пустыне. Макс Мэллоуэн не знал, что начальство задерживается, и, покинув серьезно заболевшую (как назло!) Агату, отбыл в Месопотамию. Но эту его жертву “во имя долга” даже некому было оценить. Разобиженный и раздосадованный, Макс отыгрывался на рабочих, не давая им спуску.
Еще он не мог простить Кетрин того, что она запретила его жене приехать на раскопки.
“Теперь это неудобно”, – пояснила она.
Отныне Агата замужняя дама, а не просто одинокая писательница. И поэтому из этических соображений ей лучше остаться в Лондоне, поскольку жены остальных членов экспедиции живут в разлуке с мужьями. Сама Кетрин, разумеется, была не в счет.
Надо сказать, влияние этой женщины на окружающих было совершенно неодолимым, фантастическим.