Гэсэр

Вот Гэсэр и властитель морской,
Руку левую с левой рукой
Сочетав, дали клятву друг другу,
Руку правую с правой рукой
Сочетав, дали клятву друг другу,—
И Гэсэр получил супругу.
Постелили постели-ковры,
Чтобы две головы с той поры
Сопряглись-слились воедино,
И Лусан обнял зятя, как сына,
Восемь дней пировали сваты,
Девять дней продолжалось веселье,
Вот и день забелел десятый,
И с трудом наступило похмелье.
Обращается к тестю Гэсэр:
«Чужеземец тоскует вдали
От родимой своей земли.
Вспоминает охотник-скиталец
Всех родных, что дома остались.
Сироте-жеребеночку снится
Молодая мать-кобылица.
Даже гостю дома богатого
На чужой не живется земле,
И берцовая кость сохатого
Не уместится в малом котле.
Мне пора на простор земной:
Я задумал вернуться домой».
Недовольная речью мужа,
Огорчилась Алма-Мэргэн,
Огорченья не обнаружа,
Притворилась Алма-Мэргэн,
Что довольна она, весела,
И супругу преподнесла
Колдовскую еду забвенья.
Он отведал ее и забыл,—
Все забыл он с того мгновенья:
Как пришел сюда, кем он был!

Он от левой не мог руку правую
Отличить, одурманен отравою,
А глаза его из-за дурмана
То безумно глядели, то пьяно.
Год прошел, настала весна,
Родила ему дочку жена.
Так три года он жил у Лусана,
Лошадей его рыжий пастух.
А живот его вздулся и вспух.
Он забыл о земле, на которой
Он родился в назначенный срок,
Он забыл о реке, из которой
Сделал первый когда-то глоток.

Дни сменялись и ночи множились,
Небожители растревожились:
«Где Гэсэр с быстроногим конем?
Почему на просторе земном
Нам Гэсэра не слышно дыханье.
Нам не слышно коня его ржанье?
Неужели пропал он, исчез?»
И тогда пятьдесят и пять
Властелинов закатных небес
Порешили на землю послать
Трех Гэсэровых умных сестер:
Пусть обыщут земной простор!

Три сестры по дорогам земли
По холодным следам пошли,
По горячим следам пошли,
Трижды землю кругом обошли,
Обошли ее четырехкратно,
А Гэсэра нигде не нашли.
Две сестры вернулись обратно,
На сияющий небосклон,
Но сказала Эржэн-Гохон:
«Может, брата с его скакуном
Отыщу я на дне морском?
Может, брата со дна я достану?
Я отправлюсь к хану Лусану!»

В путь пустилась Эржэн-Гохон
То степной, то лесной тропой.
Вот и Желтого моря прибой,
Перед нею — копье Гэсэра,
И вонзилось оно в песок,
Подпирает морской поток,
Будто этот поток — потолок.
Больно стало сестрице до слез!
Сиротливо боярышник рос,
Был к нему привязан гнедой,
Отощавший, слабый, худой.
Он от голода изнемог,
На груди его вырос мох,
Разрослась на спине ракита,
Были выпасть уже готовы
Все четыре его копыта
И все сорок белых зубов.
Он уже умереть был готов!
До того он сделался тонок,
Будто снова Бэльгэн — жеребенок,
Будто сделался вновь лончаком,
Будто остовом стал Бэльгэн!..

Чтоб царица Алма-Мэргэн,
Обладавшая колдовством,
Небожительницу не узнала,
Порешила Гэсэра сестрица
В лебедь белую превратиться.
Два крыла она распластала,
Погрузилась в Желтое море,
Увидала: на косогоре,
На траве сидит ее брат,
Он пасет коней-жеребят,
Тьма в его блуждающем взоре.
Он отравою напоен,
Одурманен и опьянен…
Облик истинный свой приняв,
Села рядом Эржэн-Гохон,—
На нее Гэсэр и не взглянет,
Он невнятно поет-шаманит.

Чтоб вернуть ему разум здравый,
Ударять его стала сестра
То по левой щеке, то по правой.
Началась у Гэсэра зевота,
Началась у Гэсэра блевота,
Изо рта Гэсэра тогда
Потекла забвенья еда.
А сестра, в чащобе густой
Духовитых листьев нарвав,
Из десятка целебных трав
Для него сотворила настой,
Напоила Гэсэра водой
Девяти таежных ручьев,—
Стал он снова разумен, здоров.
И сказала Гэсэру сестра:
«Нам на землю вернуться пора.
Я — сначала, а ты — за мной».
Белой лебедью стала снова,
Воспарила к тверди земной.

А Гэсэр пошел, и большого
Подстрелил он лося рогатого,
И берцовую кость сохатого
Он сварил в лесной тишине.
Ничего не сказав жене,
Кликнул дочку двухгодовалую,
Приласкал он девочку малую,
Приказал ей: «К деду пойди,
О порог споткнись, упади
И заплачь, и деду-царю
Ты отдай берцовую кость,—
Сделай так, как я говорю».

Внучка малая к деду седому,
К величавому царскому дому
Побежала, как ветерок,
Спотыкнулась она о порог
И заплакала, — горе стряслося!
Перед дедом держит в руке
Кость берцовую крупного лося.
Дед погладил ее по щеке:
«Что ты плачешь, дитя чужеземное,
От отчизны своей вдалеке?
Чужеземец — хоть милый он гость
На чужой уживется ль земле?
Может лося берцовая кость
Уместиться в малом котле?
Сироте-жеребеночку снится
Молодая мать-кобылица,
Человек тоскует вдали
От своей родимой земли,
И влекут его думы живые
В отчий дом, что отселе далек,
К той реке, из которой впервые
Он когда-то сделал глоток!»

Понял старый властитель морской,
Что Гэсэр должен ехать домой,
Что разлука теперь неизбежна.
Внучку малую обнял он нежно,
Кликнул дочку и отдал ей
Половину овец и коней,
Половину имущества-золота,
И Гэсэра вместе с женой,
Вместе с внучкою озорной,—
Да пребудет их счастье молодо! —
Он с почетом отправил домой.

Как поднялся Гэсэр на сушу,
Обожгло ему болью всю душу:
У боярышника гнедой
Изнемог, — ослабелый, худой,
На едва обтянутый кожей
Неподвижный остов похожий.
Снять бы надо с гнедого седло,
Да оно к потнику приросло,
Снять потник тяжелее вдвойне:
Он прирос, он прилип к спине!
Боль Гэсэра стала больнее.
Он погладил Бэльгэна по шее,
Будто конь — жеребеночек малый
Или слабый лончак годовалый,
И, в слезах, он к гриве приник
Сотоварища боевого.
Осторожно с коня гнедого
Снял Гэсэр седло и потник,
Грудь очистил от мха густого,
Напоил скакуна водой,
Накормил травой духовитой,—
И поправился конь знаменитый,
Мощь и крепость обрел гнедой!

Стал выдергивать воин свое
Подпиравшее море копье,
Но оно укрепилось в песке,
И птенцов своих на древке
Начала уж высиживать птица,—
Здесь понравилось ей гнездиться!
Но Гэсэр ее снял с копья —
Улетела птичья семья.
Ухватился Гэсэр за древко,
И копья острие легко
Воин вытащил из песка.
Сел в седло, сжал коню бока,
И окрепший, сильный Бэльгэн
Поскакал в долину Морэн,
К побережью вечного моря.
Так Гэсэр с царевной-женой,
Вместе с дочкою озорной,
Возвратился в свой край родной,
Возвратился не ведая горя.