Гесериада

А пущенная Гесером стрела по той причине, что Цаган-герту-хан, который сидел в тот момент на черно-буром валуне величиной с быка и, услыхав свист стрелы, стал тотчас же кропить ей навстречу из чашки с чаем и твердить «Я приношу жертву грозному Богдо-Гесеру», — стрела ради Будды-Гесера, вонзилась в черно-бурый валун-скалу с такой силой что древко стрелы прошло насквозь. Собрались все три ширайгольских хана; тянут за древко стрелы — напрасно, тянут за ее оперение — тщетно.

— Чья же это стрела? — говорят они. — Уж не стрела ли это государя десяти стран света, Гесер-хана? И, как при первой стреле, они в страхе раскочевались.

Приходит Рогмо-гоа к этой скале и говорит:

— Если ты стрела моего грозного Богдо, то ты ведь волшебная стрела: выпрыгни тогда в мою телогрейку! Если же нет, то оставайся как была! И лишь только она с этими словами ударила рукой по скале и отошла, как пущенная Гесерова стрела Цзасы выскочила прямо в ее телогрейку.

— Теперь я буду всякий раз посылать ее к милому своему Гесеру! — говорит Рогмо-гоа.

* * *

Гесер-хан, выйдя на балкон дворцовой ограды, дремлет, а в полдень бесцельно смотрит вдаль. Внизу, за оградой, какая-то старуха гонит свою корову, идя за нею следом. Гесер окликает старуху и спрашивает:

— Эй, бабушка, корова-то твоя, поди, состарилась? Что-то у нее рога полиняли!

— Родимый мой, Богдо! — отвечает та. — Когда прибыл сюда Гесер-хан, она была телочка, а ведь с приезда Гесер-хана прошло девять лет. То справедливо, что теперь-то она постарела! Гесер задумался: «Эх, что за диво! Как странно, что я ничего не помню, и что это такое она говорит, будто прошло девять лет?»

И уходит в свой дом государь десяти стран света, Гесер-хан, и опять Тумен-чжиргаланг со словами: «Хочет испить мой грозный Богдо?» — подносит ему того же напитка и погружает его в забвенье.

* * *

На другой день, когда Гесер-хан опять вышел на балкон, в полдень пролетает вблизи ворон, летевший с западной стороны. Обернувшись навстречу ему, государь десяти стран света, Гесер-хан, говорит:

— Ах, бедняжка! Этот ворон, должно быть, спешит искать для своего клюва человеческих нечистот в стойбищах, или верблюжьих гнойных болячек!

— Справедливо изволит говорить государь десяти стран света, Гесер-хан! — отвечает ворон. — Моя родина — восточный субурган ограды, а к западу я летал покормиться. Снискав свое пропитание, вот я возвращаюсь ночевать в свое пристанище. Ведь я не завяз в грязи, подобно государю сего Чжамбутиба, Гесер-хану! Разве здесь, при тебе, находится твоя Рогмо-гоа, чудесною силой добытая в родимой тибетской земле? Где же и все твои близкие: и супруга твоя, Рогмо-гоа, и тридцать твоих богатырей во главе с Цзаса-Шикиром, и твой благородный Нанцон? Хоть ты и глумился надо мной, а выходит, что это именно тебе нипочем попустить даже убийство своих близких: пусть себе убивают! Или попустить их плен: пусть себе берут в плен!

И с этими словами ворон улетел.

«Эх, правда ведь в его речах! — думает Гесер. — Как это я забылся?» И он поспешно входит в дом, но опять Тумен-чжиргаланг, по-прежнему, спросив его: «Хочешь испить, мой грозный Богдо?» — подносит ему то же самое свое питье и погружает его в забытье.

Когда, на другой день, он опять сидел на балконе, пробегает лиса.

— Ах, бедняжечка! — шутит Гесер. — Эта лиса, должно быть, направляется в степь в поисках за сухожилиями?

И лиса дала ему отповедь в тех же словах, как только что ворон, и убежала.

— Ах, отчего же произошла моя забывчивость? — говорит Гесер-хан, поспешно направляется в свои покои, но сейчас же Тумен-чжиргаланг дает ему своего питья и погружает в забвенье.

* * *

Царкин, Санлун, сын Цзасы, Лайджаб и Уцзесхуленгту-Мерген-хя, все вчетвером, восходят на вершину высокой горы и совершают плач в память своего Гесер-хана. Плачут, кружась в небе, и три сестры Гесеровы, его гении-хранители, плачут обернувшись тремя журавлями.

Когда кончился плач, говорит Уцзесхуленгту-Мерген-хя:

— Смотрите, не хубилганы ли эти журавли? Раньше чем плакать нам, они стали кружиться над нами, и отчего бы у них такие скорбные голоса?

Тогда сын Цзасы, Лайджаб, произнес хвалебный плач журавлям:

— Увы, мой родимый Богдо, искоренитель десяти зол в десяти странах света! Верхняя часть твоего тела исполнена признаков будд десяти стран света, средняя — четырех великих тэнгриев-махараджи, нижняя — четырех драконовых ханов. Одно твое перерождение являет тысячу пятьсот хубилганов: какой же его хубилган являют эти журавли? Увы, здесь горе, беда: спуститесь к нам! И он поклонился до земли. Тогда хубилган-журавль — то была сестра Гесера, Чжамцо-дари-удам — спускается и садится пред ними. Уцзесхуленгту-Мерген-хя стал задавать ей вопросы, но она не отвечает. Тогда они решают написать Гесеру письмо и изложить в нем все свои настоящие обстоятельства. К чему подробности? Они сами подробно написали ему обо всех утратах и обращаются к ней:

— Но, быть может, увы, умер наш Гесер-хан? Если же он не умер еще, то передай ему это наше письмо: по крайней мере он будет знать!