Читаем Гёте. Жизнь и творчество. Т. I. Половина жизни полностью

Гёте. Жизнь и творчество. Т. I. Половина жизни

Карл Отто Конради

Древний и нынешний мир внятно со мной говорит.

Я, исполняя совет, неустанной рукою листаю

Древних творенья — и здесь мне все дороже они.

Правда, всю ночь напролет неустанно служу я Амуру:

Вдвое меньше учен — вдвое счастливей зато.

Впрочем, рукою скользя вдоль бедра иль исследуя форму

Этих прекрасных грудей, разве же я не учусь?

Мраморы только теперь я постиг, помогло мне сравненье:

Учится глаз осязать, учится видеть рука.

Милая мне, не скупясь, возмещает ночными часами

Те часы, что она днем у меня отняла.

Мы и беседуем с ней, а не только целуемся ночью;

Сон одолеет ее — я, размышляя, лежу.

576

Даже стихи сочинял я не раз, ее обнимая,

Стопам гекзаметра счет вел, у нее на спине

Пальцами перебирая. Любимая в сладкой дремоте

Дышит, и вздох ее мне в грудь проникает огнем.

Ярче светильник меж тем разжигает Амур, вспоминая

Пору, когда он служил так триумвирам своим.

«Классический край», «древний и нынешний мир», «древних творенья» — так обозначено это обособленное место, а былое, времена триумвиров, под конец элегии сопрягается с настоящим, удостоверяя тем самым его особое значение. Ведь не только произведения литературы занимают, как известно, героя элегии, изучающего также и произведения искусства — как античного, так и современного ему, но имеющего черты классического. И все это — современность Рима, восхищающая автора элегий. Однако — так начинается третий дистих — всю ночь напролет Амур находит для чужеземца иные занятья. Он пленник естественной чувственности, которая уводит его из сферы искусства в сферу телесной любви, щедро даримой ему и приносящей наслаждение. Искусство и природа, античные творения и свободное проявление чувственности делают наглядной закономерность природы, но этим же законам подчиняется и искусство, перед которым преклоняется герой элегии.

Впрочем, рукою скользя вдоль бедра иль исследуя форму

Этих прекрасных грудей, разве же я не учусь?

Мраморы только теперь я постиг…

Именно на это взаимопроникновение природы и искусства содержится целомудренный намек в таких строках элегии:

Даже стихи сочинял я не раз, ее обнимая.

Стопам гекзаметра счет вел, у нее на спине

Пальцами перебирая.

Именно элегический дистих классической древности, состоящий из гекзаметра и пентаметра (строк, которые предоставляют и предписывают соразмерность и вольность), дает возможность выразить мысли в такой четко очерченной форме. Нередко встречаются небольшие, ясно означенные образные сочетания: «учится глаз осязать, учится видеть рука». В них виден результат работы ума, и лишь ум художника способен

577

создать такие строки. Они в русле европейской традиции, в особенности же — древнеримской поэтической традиции. Еще «триумвиры» давали пример этому.

Гёте и до поездки в Италию, в веймарский период, начал писать двустишиями: таковы «Утес», «Одиночество», «Сельское счастье», «Даль», «Парк» и другие. Однако цикл «Erotica romana» открыл собой десятилетие, когда Гёте особенно часто пользовался этим древним стихотворным размером. Вслед за восхищением «классическими» образцами и попытками освоить наследие античности к Гёте пришло убеждение в том, что так хорошо высказал Вильгельм фон Гумбольдт: «Изначальный, самый древний стих греков — гекзаметр — есть одновременно и суть, и основной тон всех гармоний человека и всего сотворенного богом мира» («Лациум и Эллада»).

Но пока Гёте завершал своего «Тассо», пока готовил к печати статью «Метаморфоза растений» и сочинял цикл «Erotica romana», начали совершаться всемирно–исторические события, значение которых в целом можно было измерить лишь гораздо позже: происходила Великая французская революция.

578