Гёте. Жизнь как произведение искусства

Сочинительство и познание в представлении Гёте пока еще не так четко разделены, как в более поздней научной культуре. И как поэт, и как исследователь он стремится к истине, при виде которой человек не перестает смотреть и слушать. Несколько лет спустя, работая над «Учением о цвете», он будет спорить с Ньютоном, с негодованием отвергая использование приборов для преломления света: необходимо освободить изучаемые «явления <…> из мрачной эмпирически-механически-догматической камеры пыток раз и навсегда»[856]. «Человек как таковой, – напишет он много лет спустя Цельтеру, – если только он пользуется своими исправными органами чувств, есть самый великий и точный физический прибор, какой только может быть»[857]. Пока же он охотно прибегает к помощи «протезов», расширяющих диапазон восприятия, таких как подзорные трубы или микроскоп. Микроскоп ему нужен, чтобы наблюдать за инфузорией-туфелькой. Какое-то время он совершенно одержим этими наблюдениями. Кое-кто из друзей посмеивается над его новой страстью, но и Гёте не остается в долгу: «Чем занимаешься, старый ты метафизик? – спрашивает он у Якоби и продолжает: – Если тебе понадобятся инфузории, я мог бы прислать тебе пару миллионов»[858]. В другой раз он пишет ему не без иронии: «Тебя Бог покарал метафизикой, дав тебе жало во плоти, меня, напротив, благословил физикой, чтобы я пребывал в блаженстве, созерцая его творения»[859].

К этому же времени, когда Гёте начинает интенсивно изучать естественные науки, относится и его сближение с Гердером, который в 1776 году по настоянию Гёте приехал в Веймар, после чего в отношениях между друзьями наступило заметное охлаждение. Будучи высшим духовным чиновником в герцогстве, Гердер имел приличное жалование, но, несмотря на это, находил причины для недовольства. В отличие от Гёте он не мог похвастаться тесными связями с герцогским двором. Впрочем, он и сам не пытался их установить, а вместо этого замыкался в себе, терзаемый обидой и неоцененным благородством. Он страдал оттого, что герцог и Гёте пренебрегали его богослужениями, мало интересовались системой школьного образования, находившейся в его ведении, а самое главное – выделяли на ее развитие недостаточно средств. Так, например, уже давно было принято решение об учреждении курсов для учителей, Гердер не раз напоминал об их необходимости, однако реализация этого замысла постоянно откладывалась. Гердер воспринимал это как личное оскорбление. Кроме того, к своей должности он относился как к почетной синекуре, ожидая, что у него будет много времени для писательской работы. Именно так ее расписывал Гёте. На деле же вышло иначе. На него навалилось множество должностных обязанностей, и литературная деятельность застопорилась. Это его злило. Он боялся упустить лучшие годы. С затаенной ревностью следил он за карьерой Гёте, к которому еще недавно относился покровительственно, обращаясь с ним немного свысока, как с учеником. Прежде Гёте не возражал против такого разделения ролей и какое-то время позволял Гердеру наслаждаться статусом «учителя». Однако после писательского прорыва Гёте в 1774 году их отношения стали постепенно меняться. В Веймаре Гёте окончательно утвердился на главных ролях, и Гердеру казалось, что Гёте его обошел. С нескрываемой обидой пишет он в 1782 году своему другу Гаману о Гёте: «Теперь он, стало быть, действительный тайный советник, президент камеральной палаты, президент Военной коллегии, инспектор строительных работ, включая дорожные, а кроме того – directeur des plaisir, придворный поэт, устроитель веселых празднеств, придворных опер, балетов, маскарадов, автор должностных списков и художественных произведений и пр., директор рисовальной школы, в которой зимой он читал лекции по остеологии; и повсюду сам главный исполнитель, танцор, одним словом, фактотум веймарского и, даст бог, в ближайшем времени и майордом всех дворов Эрнестинской линии, которые он объезжает, собирая почести. Ему пожаловали баронский титул, а в день его рождения <…> будет объявлено о присвоении ему дворянского звания. Из своего сада он переехал в город, где живет на широкую ногу, устраивает вечерние чтения, которые вскоре превратятся в настоящие ассамблеи и пр. и пр. При всем при том дела идут как попало.

Мое присутствие здесь едва ли не бесполезно и день от дня все больше тяготит меня. Кому есть, куда идти, мечтает покинуть эти места…»[860].

Летом 1783 года именно Гёте захотел возобновить прежнюю дружбу. Теперь, как когда-то перед отъездом в Швейцарию, он снова почувствовал потребность внести ясность в свои отношения с друзьями. По этой же причине за несколько месяцев до того он помирился с Якоби и после долгого молчания снова написал Кестнеру, чтобы еще раз извиниться за те несчастья, которые повлекло за собой всеобщее увлечение «Вертером». Теперь пришло время для возобновления дружбы с Гердером.