Весной 1790 года Гёте по просьбе герцога снова отправляется в Венецию, чтобы сопровождать герцогиню Анну Амалию на обратном пути в Веймар. Былого удовольствия от путешествия он не испытал – слишком сильно влекло его назад к «счастливым домашним обстоятельствам». «К слову, должен по секрету Вам признаться, – пишет он герцогу, – что в эту поездку моей любви к Италии был нанесен смертельный удар. <…> Первый цветок любви и любопытства осыпался <…>. К тому же я тоскую по оставленному эротикону и по маленькому спеленатому существу»[1067].
В 1791 году Гёте мог безраздельно посвятить себя домашней жизни, не покидая любимых ради дальних путешествий. Жизнь с Кристианой в охотничьем доме за городской чертой вполне его устраивала. 20 марта он писал Кнебелю: «В целом жизнь моя приятна и хороша, и у меня есть все причины быть довольным своим положением и желать лишь, чтобы оно и впредь оставалось таким»[1068]. От Бёттигера, в тот год вступившего в должность директора Веймарской гимназии, до нас дошло не очень лестное описание жизни Гёте в этот период: «Нет ничего проще, чем его нынешний быт. По вечерам он сидит в жарко натопленной комнате в кресле в белой извозчичьей шапке, кофте и длинных шерстяных панталонах, в стоптанных домашних туфлях и сползших чулках, держа на коленях своего мальчугана. <…> рядом сидит с вязаньем донна Вульпия. Хорош семейный портрет!»[1069]
Глава двадцатая
По возвращении из Италии Гёте были созданы прекрасные условия для жизни. Герцог сохранил за ним его должностные права, избавив от некоторых обязанностей, а кроме того – повысил жалование. Место в Тайном консилиуме оставалось свободным, и Гёте сам решал, приходить ему на заседания или нет. Другими комиссиями, которые он еще долго формально возглавлял, управляли его подчиненные, не доставляя ему особых хлопот. Он ограничивался редкими визитациями, что вообще было одним из любимых его занятий: разобраться в ситуации, понять ее, вмешаться, отдать соответствующие распоряжения – и наблюдать, как все растет и процветает. Впрочем, появились и новые обязанности, связанные с его должностью главного директора недавно открытого придворного театра, однако Гёте не считал их обременительными. Поначалу он воспринимал эту деятельность не как работу, а как свое личное увлечение.
Теперь у Гёте было достаточно времени для занятий наукой и искусством – разве не об этом он просил у герцога в своих письмах из Рима? «Примите меня как гостя, позвольте мне полностью раскрыть свою личность и насладиться жизнью рядом с Вами; так Вы сможете легко направлять по собственному усмотрению мою силу, как раскрытый, полный, очищенный источник высоты»[1070]. Другими словами, герцог должен обеспечить внешние условия и соответствующий уровень для реализации его потенциала. Акцент делается на индивидуальности просителя – Гёте хочет «полностью раскрыть свою личность». Он не хочет корпеть над рутинными административными задачами и вообще над всем тем, что у других, быть может, получится лучше, чем у него. Он просит для себя свободы действий, чтобы заниматься тем, что он умеет делать лучше всего. Так, «раскрывая» свою жизнь, он сможет «украсить» жизнь герцога: его работа должна заключаться в самореализации.