Гетера Лаиса

Между тем рабы расставили в зале столы с фруктами, пирожками, вином. Стали собираться обычные посетители. Скоро тут были все, кого считали в Афинах богатым или знаменитым. Ритор Терамен, человек лет пятидесяти, ходивший всегда с непокрытой головой. Ксенократ из Халкедонии, старавшийся заставить позабыть о своем иноземном происхождении преувеличенным подражанием афинской моде. Баккилид, поэт, родившийся в Александрии и задержанный в Афинах в качестве заложника за какую-то провинность своих сограждан, давно позабытую. Коребос, Ксеноклес — архитекторы Пропилей и Эректиона. Ктезилад, Поликтет, Навкид — скульпторы, изваявшие для многих священных мест свои чудные статуи. Парразиос, Цейксис, Аполлодор, чьи грандиозные, соперничавшие друг с другом фрески украшали дом Лаисы. Множество поэтов, философов, историков, ученых: Кратес, Гелланикос, Эвполис, Изократ, Антифон, астроном Метон, врач Эвтикль, все те, которым политика или война создавала временную или продолжительную славу.

Женщин было немного, но все они были красивы: Праксилия из Сикиона, изящная Миро, певшая чудным голосом стихи любви, которые она сочиняла сама и которым Миртис, ее подруга, аккомпанировала на арфе. Телексилия, изгнанная из своего отечества и всюду обращавшая на себя внимание своей удивительной мечтательной красотой. Были и другие, одетые с пышностью, которую они принимали за изящество.

Хозяйка дома ходила по залу, среди гостей, оживляя разговор, если ей казалось что он обрывался.

Сквозь легкую занавесь видна была залитая солнцем терраса, время от времени Лаиса выходила на нее и с видимым беспокойством смотрела на улицу.

— Кого она ждет? — спросил Корибос ритора Изократа. — Миро что-то долго не начинает петь, а я только и пришел за тем, чтобы послушать ее.

— А вот и тот, кого она ждала, — отвечал Изократ.

Высокая фигура Конона появилась между колоннами. Присутствие такого многочисленного собрания, видимо, смутило его, но сопровождавшая его женщина взяла его за руку и повела в зал.

— Это Эвника ведет его, — тихо сказал Изократ. — Решительно, этот молодой человек создан для того, чтобы заменить сбежавшего красавца Алкивиада.

— Что за Эвника? — спросил Корибос, мало знакомый с обитателями этого дома.

— Эвника — молочная сестра Лаисы. Ее суровый авторитет управляет здесь всем…

В этот момент все замолчали, потому что Лаиса, держа за руку молодого стратега, вышла на середину зала и представила его своим гостям. Когда шум, вызванный прибытием стратега, стал стихать, послышался голос Эвтикла, который сказал:

— Не говори мне больше о богах!

Не замечая, что его слова раздаются среди наступившей тишины, упрямый врач продолжал:

— Какое мне дело до богов и до того, в чем заключается вера в них, заставляющая поклоняться им заблуждающийся народ. Разве ты не понимаешь, до какой степени твой Олимп мешает моему стремлению вперед. Я удаляю покровы заблуждений, я стараюсь расширить наши слабые знания, чтобы увидать, по крайней мере, хоть какие-нибудь следы истины, а ты пугаешь меня, точно ребенка, каким-то громом Зевса…

— Хорошо сказано, Эвтикл, — воскликнул Анаксинор. — Но, пока ты здесь споришь, Асклепиос уморит всех твоих больных.

Лаиса смотрела сквозь свои длинные ресницы на сидевшего возле нее Конона.

— Как ты хорошо сделал, что пришел, — прошептала она. — Я начинала тревожиться и говорила себе: «он презирает меня», и уже была готова заплакать.

— Лаиса, — сказал Конон, — ты обманула мое доверие. Ты обещала мне, что будешь говорить со мной о счастье того, кто мне дорог…

— Я хотела говорить с тобой только о своем счастье.

— И я попадаю на празднество в полном разгаре. Это настоящее предательство.

— Прости мне это, я так счастлива!

— Я прощаю тебя, Лаиса. Но теперь, после того как я исполнил твое желание, мне нужно уходить. Важные дела принуждают меня идти немедленно.

— Подожди. Миро будет петь. Она будет петь для тебя.

Рабы наполнили чаши, зал погрузился в полумрак, и все смолкли, потому что Миртис начала играть на арфе. Это был почти еще неизвестный инструмент, недавно привезенный из Египта. Арфа Миртис изображала дракона, загнутый хвост которого поддерживал струны.

Миро встала возле нее и запела:

«Он счастливый соперник богов, тот, кто, стоя со мной лицом к лицу и глядя мне в глаза, слушает ласковый шепот моего голоса.

Он улыбается, моя грудь вздымается, сердце перестает биться. Силы покидают меня. Я смотрю на него. Уста мои дрожат и немеют.

Язык прилипает к небу. Вдруг пламя охватывает мое взволнованное сердце. Глаза заволакиваются. Я слышу вокруг себя смутный гул.

Холодный пот обливает мои члены и каплями выступает у меня на челе. Я конвульсивно содрогаюсь, возбужденная. Жизнь покидает меня, лицо мое бледнеет, силы падают, я теряю сознание.

Привет тебе, прекрасная звезда, привет тебе, блестящая Селена, посылающая свои лучи на мое ложе и приводящая меня в безмолвии ночи в объятия обожаемого, часы удовольствия слишком кратки».

Последние аккорды замерли. Ликург захлопал в ладоши и воскликнул: