Гетман Войска Запорожского

— О, люди! — старик поднял руки к небу. — О, люди!

— Скорее! — крикнула ему пани Мыльская.

Детишек было пятеро, да еще у женщины на руках. Проворная ребятня забралась в телегу.

— Да это же евреи! Пшли вон! — замахнулся на детвору пожилой шляхтич.

— Сидите! — остановила детишек пани Мыльская. И повернулась к шляхтичу: — Здесь я хозяйка.

Павел подсадил женщину. В повозке стало невообразимо тесно.

Старик увидел, что ему места нет, опустился на колени в дорожную пыль.

— Езжайте! Езжайте, милостивая пани! Я свое пожил!

— Вставай! — закричала на старика пани Мыльская. — Да живей!

Поехали.

— Пани, простите нас! — сказала еврейка-мать, принимаясь кормить грудного младенца. — Но пойти под татар — это значило бы, что я навсегда рассталась бы с моими детьми.

— А зачем под татар-то идти? — удивилась пани Мыльская.

— Так решила община, — сказал старик.

— Значит, это ваша тухлая община татар позвала?! — вскипел шляхтич. — Да выкиньте вы их на дорогу! Дышать стало нечем.

— Что-то я ничего не пойму! — сказала пани Мыльская.

— Идет Кривонос. Всех, кто не крестится, убивает. Община должна была выбирать из двух зол, — старик тихонько вздохнул. — Выбрали татарскую неволю.

— Из-за вас все это! — озлился шляхтич.

— Я шестьдесят лет шью платье для простых людей. И дочь моя шьет. Кормимся своим трудом. И все у нас труженики. Да вот объявился Ханой Михелев. Взял у шляхты в аренду церкви, все пять церквей. Украинцы большие от него потерпели тяготы.

— Что же вы не уняли своего живчика?! — рассердилась пани Мыльская. — Ведь видели его неправды!

— Видели, — сказал старик. — Приходили к нему, говорили. Но кто же слушает бедных? Все бедные — это один народ. И у богатых для бедных один язык — палка.

Пан Мыльский остановил лошадей.

— Давайте-ка, кто на ногу не тяжел, пройдемся. Пусть коняжки передохнут. Если придется уходить, их надолго не хватит.

Первым спрыгнул на землю, посмотрел на шляхтича и на его дочь. Они выбрались из телеги. Засуетился старик.

— Сиди! — сказала ему пани Мыльская и сошла сама.

Потом опять ехали вместе, распрягали и пасли лошадей, опять ехали. Лес поредел и кончился. И прямо перед ними встала сизая туча.

— Впереди тоже горит, — сказал пан Мыльский и по привычке посмотрел на мать.

— Не взять ли нам вправо? — предложил шляхтич.

— А что нас там ждет?

— Там Бердичев. Большой город.

Заплакали дети, есть захотели.

Пани Мыльская достала каравай хлеба, разделила на всех.

— Какое-нибудь варево в овражке сварим, — сказала она. — Ехать-то, наверное, ночами лучше. Днем будем дорогу проведывать, а ночью ехать.

Только они свернули на правую дорогу, как выскочило на них семеро верхами.

Самый прыткий скакал с саблей наголо. Пани Мыльская выстрелила, сабля, как рыбка, плеснула серебром в воздухе, а казак схватился за руку и проскакал мимо.

Остальные, сдерживая лошадей, близко не подъезжали.

Повозка рванулась, трое погнались, но не затем, чтобы догнать, а себе в утешение.

— Ушли! — весело кричал пан Мыльский. — Ай да мама у меня!

Пани Мыльская, деловито перезаряжая пистолет, сказала:

— Сдается мне, ружей у них не было.

Версты через три свернули в лес. Лошадей не распрягали, дали им несколько охапок травы, а сами развели костерок, сварить похлебку.

Старик только теперь, в лесной тишине, испугался наконец за жизнь внуков, дочери и за самого себя. Он молился вслух, откидываясь телом назад, словно его било волнами.

— Боже любвеобильный, пребывающий в высотах! — тянул он молитву. — Дай обрести блаженное упокоение под крылами Шехины на лестнице святых и пречистых, сиянием небесным сияющих, душе Уриеля, отошедшего в вечность, ради обета благостыни, изреченного при помине души его. В саду Эдема да будет упокой его…

— Прекрати, отец! — рассердилась еврейка-мать. — Что ты по себе читаешь упокойную молитву?

— Кто же по мне прочитает ее в другой раз?

— Возьми-ка лучше свою внучку, я помогу людям, которых нам послал Бог.

Она подошла к пани Мыльской и попросила разрешения заняться стряпней.

— Уж не знаю, полезет ли мне в горло кусок! — опять взвился шляхтич.

Павел Мыльский достал из телеги бочонок с водой, налил воды в котел.

— Нельзя ли немного воды для детей? — спросила еврейка-мать.

— Конечно, возьмите, только не лейте воду зря. Пойду поищу источник. Надо бы лошадей напоить.

Он взял два пистолета, походную сулею и пошел в лес.

Пани Мыльская легла на кунтуш сына в тени, задремала.

Старый шляхтич ломал для костра дрова, его дочь вместе с детьми рвала траву лошадям.

Шляхтич подошел к ним, забрал траву и шепнул дочери:

— Ступай и сядь в телегу.

Она подняла на отца испуганные глаза и отрицательно покачала головой. Тогда он схватил ее за руку и толкнул к телеге.

— Пани! — отчаянно закричала еврейка-мать.

Пани Мыльская проснулась, услышала треск отъезжающей телеги, схватилась за пистолеты, но увидала, что поздно.

Скоро вернулся Павел.

— Нашел чистую, как небо, криницу! — радостно сообщил он и — увидал беду. — Я догоню его!

— Не догонишь, — сказала пани Мыльская. — Садись ешь. Мы и пешком дойдем. Ведь все равно идти нам некуда.