В Грицеве пропыленному, обожженному зноем войску Вишневецкий устроил банный день.
Сам он вымылся еще до обеда и теперь лежал на турецком диване в затененной просторной комнате, которая привлекла его прохладой и отсутствием звуков. Изнутри комната была отделана мореным дубом и напоминала князю его апартаменты в Лубнах.
Ничего не хотелось: ни видеть, ни слышать, ни думать.
Но не думать человеку не дано.
«Какой я маленький!» — удивлялся князь Иеремия, лениво обводя взглядом высокий черный потолок, темные стены и невероятных размеров диван.
Неслышно отворилась дверь. Пан Машкевич, поклонясь, смущенно сказал:
— Ваша милость, его милость пан Тышкевич просит отобедать с ним.
— Скажите его милости, что вы искали и не сыскали мою милость.
Встретиться теперь с Тышкевичем было для князя Иеремии все равно что отхлестать себя розгой. Утром пришло известие: Кривонос уничтожил в Бердичеве все костелы, разорил Быстрик, забрал там двадцать пушек и теперь идет к Попонному.
Полонное принадлежало краковскому воеводе Любомирскому. Это была очень сильная крепость, сильнее Львова. Двойные стены, множество башен, несколько десятков пушек. Потерять Полонное — лишиться всей Волыни.
— Господи! Дай же мне пробудиться от страшного сна!
Помышлял быть героем… В чем же дело? Будь им! Спасай! Да только вот жолнеры ненадежны, а города, которые надо спасать, желают отворить ворота твоему врагу, а тебя самого схватить и повесить на воротах вниз головой. Попробовал представить себе, как это — висеть вниз головой, и не смог представить.
Подошел к окну, приоткрыл штору.
По лужайке, в разорванной от плеча до пояса сорочке, бежала девушка, всклоченная, взмокшая, испуганная. Она оглядывалась через плечо на преследователя и не увидела, что навстречу ей бежит еще один жолнер.
— Это уже слишком! — князь нахмурился, но не позвонил и не отпустил шторы.
Девушка, бежавшая по лужайке, увидала наконец, что попала в западню, ноги у нее подкосились. Упала, покатилась по земле, забилась, закричала, и тут на нее кинулись преследователи.
Князь отошел от окна, сел на диван, забился в угол.
Нет! Он ничего не хотел знать. Ничего.
Дверь снова отворилась, и вошел все тот же пан Машкевич.
— Ваша милость! К вашей милости прибыло посольство из Полонного.
Вишневецкий вздрогнул:
— Что они хотят?
— Они просят помощи.
Князь Иеремия спрыгнул с дивана, подошел к окну и, слегка дотронувшись до занавески, глянул на зеленую лужайку.
— Немедленно! — сказал он шепотом. — Немедленно… выпроваживайте войска из Грицева. И чтоб без большого шума. Посольству подайте обед. Я выйду к обеду.
И, едва дверь затворилась за Машкевичем, он снова, в который раз, кинулся на диван и лежал как мертвый, глядя открытыми глазами в черный потолок и не шевелясь.
Он знал, что не пойдет в Полонное. Ни за деньги, ни за славу, ни за само бессмертие.
Ему виделся Пшунка. Та самая картина. Пшунка бежит, кровь хлещет из культи.
— В осаду мне нельзя, — сказал он себе.
Князь вышел к обеду, производя впечатление железного человека. Выкованное страданиями и заботой железное лицо, железные движения, железные слова.
Обед был сытен, но нарочито прост: вино, мясо, гороховая подлива, зелень.
Послы предложили князю прибыть в Полонное и взять оборону города в свои руки. Обещали деньги ему и его солдатам. Пушек у них восемьдесят, две стены, много шляхты и жолнеров. Провиант запасен на шесть недель.
— Не могу, — был ответ князя. — Доменик Заславский назначил сбор войск в Старо-Константинове. Большая часть моего отряда уже на марше. Судьба Украины будет решена в боях под Старо-Константиновом. Мое место там, где я более всего нужен Речи Посполитой.
— Мы встанем перед вами на колени, князь! — вскричал седоусый шляхтич. — Полонное — ключ ко всей Волыни. Это понятно каждому. Лишить нас поддержки невозможно.
Князь резко встал:
— У вас двойные стены. У вас восемьдесят пушек! Ваше дело — сковать силы казаков. Мы же нанесем им сокрушительный удар под Старо-Константиновом, и казаки из-под вашего города разбегутся, как… как клопы от кипятка! Честь имею!
Откланялся, вышел из залы, сел на коня и уехал.
Холопы города Полонного дали казакам возможность поставить лестницы, и город пал на второй день осады.
В Варшаве заседал конвакационный сейм, начавшийся 16 июля.
Семнадцатого был заслушан отчет Адама Киселя о его прошлогоднем посольстве в Москву, где велись переговоры о союзе против татар и о переговорах Киселя с казаками.
Канцлер Оссолинский доложил о своих посланиях в Турцию великому визирю и о том, что усилия эти не остались втуне. Тугай-бей отозван из войска Хмельницкого, хан Ислам Гирей не осмеливается действовать вопреки воле султана.
Часть магнатов — партия Вишневецкого — попытались оклеветать и свалить канцлера, но это им не удалось.