Гетман Войска Запорожского

Осадила лошадей. Спрыгнула с повозки, схватила меньшую девочку и побежала вниз, по ложбине. Не оборачиваясь, чтоб не упасть, не потерять драгоценных мгновений, но боковым зрением она видела — татарин, настигавший их сзади, повернул коня за ней.

— Господи, не выдай!

Все дрожало в ней, она прижимала к себе девочку и бежала, бежала, чувствуя, что еще шаг — и упадет, что нет больше сил, совсем нет.

И ей вдруг представилась будущая жизнь: обрюзгший татарин опускает в таз грязные ноги, и она трет ему пятки, согбенная от старости и покорности. Трет усердно, но татарину что-то не понравилось, и он пинает ее, шляхтинку.

Может, это видение, этот пинок и не дал ей упасть. Она добежала до леса и остановилась за первым же деревом, потому что в глазах было темно, а ребенок выпал у нее из рук.

Пришла в себя оттого, что рядом кто-то смеялся…

Это был тот самый татарин. Он был всего шагах в десяти. Не торопясь готовил аркан, чтобы набросить его на беглянку.

Пани Мыльская, как во сне, шарила по поясу, искала рукоятку пистолета. Пальнула не целясь.

Татарин удивленно откинулся в седле и медленно стал клониться головою к шее коня.

Пани Мыльская подхватила ребенка и рванулась в лесную чащу.

Скатилась в овраг, нырнула в зеленый омут кустарника. Залегла, жестом приказывая девочке молчать, и девочка молчала, привыкнув в дороге быть зверьком, которого ловят. Где-то совсем близко перекликались татары. Они, видно, решили найти убийцу товарища, но лес их пугал, и скоро голоса смолкли. Пани Мыльская лежала еще, может быть, час или два, боясь выдать себя. Лес шумел успокоительно, девочка заснула, и пани Мыльская рискнула выйти на разведку.

Она запомнила место и, оглядевшись, решила выйти из оврага по боковому распадку. Едва она свернула в этот распадок, как лицом к лицу столкнулась с женщиной, сидящей под корневищем вывернутого бурей дерева. Женщина сделала знак замереть.

Пани Мыльская замерла, ничего подозрительного не услышала и пробралась в убежище под корневищем.

— Они все остались на поле. Добыча огромная, надо ее поделить.

— Тогда не лучше ли уйти в глубь леса? — встревожилась пани Мыльская. — Я унесла чужого ребенка. Боюсь, девочка скоро проснется, поднимет плач, и нас найдут.

Женщина смотрела на пани Мыльскую с надеждой. Это была великосветская пани, измученная дорогой, но живучая. Она умела повелевать множеством слуг, но не умела жить без этих слуг, не умела быть одной среди огромного мира. В дороге она поняла, что ее спасение зависит от того, насколько быстро и точно она сумеет исполнять волю, может, и низкорожденных, но опытных людей. Она была не прочь подчиниться этой внезапно появившейся пани, как в прежней жизни приходилось подчиняться рукам портних. Портнихи создавали ее для очередного праздника, пани могла вернуть ей саму жизнь.

Девочку несли по очереди. Шли в глубину леса, не ведая перед ним страха: столь ужасным казался невольничий рынок в Гезлёве, куда отправляют татары свою живую добычу.

Долго шли молча. Вышли к старой гари.

— Отдохнем, — сказала пани Мыльская, усаживаясь на поваленное дерево.

— Не пора ли нам представиться друг другу?

— Я — пани Мыльская, а эту девочку мать называла Лолой.

— А я, — женщина быстро, вопросительно посмотрела в лицо пани Мыльской и сказала совсем тихо: — Я — Софья Четвертинская.

— Вы дочь пана Четвертинского?! — удивилась пани Мыльская. — Как же вы очутились в этом таборе? Ведь у вашего отца, должно быть, сильный и большой отряд?

— Отца нет в живых, — сказала пани Софья.

4

Был только полдень. Солнце стояло в зените.

— Куда же мы пойдем? — спросила с тоской пани Софья.

— Мы будем идти по солнцу, на закат. Когда-нибудь лес кончится.

Пани Софья закрыла глаза.

— Я уже столько всего испытала, что лучше бы умереть, но не умерла… После всего, что сделали со мной, с моим отцом, с моей матерью, сестрой, — мне все-таки хочется жить. Я презираю себя, заранее зная, что буду цепляться за жизнь, какие бы унижения ни выпали на мою долю…

— Что же в том плохого, что жить хочется, — сказала пани Мыльская. — Но если все это когда-нибудь кончится, мы будем знать цену каждому покойно прожитому дню!

У живота своя логика. Маленькая Лола заплакала. Ее плач вспугнул лося. Огромный зверь, ломая сучья, выскочил из чащобы и пробежал совсем близко, казалось, что лес расшибается вдрызг от столкновения с короной его могучих рогов.

— Мы пропадем! Уж лучше бы отдаться татарам, — пани Софья села на землю. — Нас волки сожрут. Мы околеем с голоду.

— Умереть с голоду в летнем лесу — грех, — сказала пани Мыльская. — Вон какие грибы на нас смотрят. Истые боровики.

Пани Мыльская сняла с пояса кожаный мешочек, достала из него трут и огниво. Сама разложила и запалила костерок.

— Что вы сидите? Работайте! — прикрикнула она на Четвертинскую. — Собирайте грибы. На первое у нас будет жаркое.

Грибы пани Мыльская порезала, насадила на очищенные от коры ветки, изжарила на углях.

— Изумительно вкусно! — удивилась пани Софья. — Вот бы соли немножко.